– предпочитает запихивать в себя холодные продукты и запивать водой из-под крана. Сто раз было говорено: в Пряжске жесткая вода, в ней кальция выше крыши, значит, пей отфильтрованную! Он же отвечал, что кальций, стронций и прочие водороды-кислороды есть условность, выдумка человеческая. Мир на самом деле состоит из сгустков и пустот цельной материи; здесь густо, там пусто – вот главный принцип мироздания!
Состояние достигает пика, когда Субботин просит задержаться, прямо как в кино про Штирлица. Вертя в руке карандаш и не глядя в глаза, тот мягко советует не обострять отношения с экс-мэром. Ага, старый козел и сюда успел забежать; а главный встал на вытяжку, хотя Дудкин теперь никто и звать его никак! Глубоко, видать, рабская сущность засела, клещами не вытащишь…
– То есть предлагаете хвалебную рецензию поместить?
Главред морщится.
– Зачем хвалебную?! Нынешний градоначальник вряд ли такое одобрит, но… Обострять не надо! Сегодня они соперники, завтра в одном списке на выборы пойдут!
Мраморных приборов тут нет, да и не дебоширю я в чужих кабинетах. На меня вдруг наваливается тоска, неподъемная, как стопудовый мешок. Что за жизнь, мать вашу?! Почему вокруг одни хуматоны? И почему я о них вспоминаю, это же чушь, порождение нездравого рассудка!
Выпить удается спустя несколько дней, в компании Монаха. Свято место возле сквера пусто, значит, гора пойдет к Магомету. То есть я направляюсь в мастерскую, расположенную неподалеку от дамбы, чтобы застать уже нетрезвого Сашку. И хотя визиту не очень рады (Монах какой-то мрачный), мне наплевать. На правах старого знакомого прохожу внутрь, ставлю бутылку на заляпанный красками стол, после чего приближаюсь к окну и долго смотрю на открывающуюся панораму.
– У тебя за окном – лучший городской вид. Овраг в зелени, домишки, кусок поймы, Покровский собор… Ни одной заводской трубы! Ни одной дурацкой хрущевки!
За спиной шебуршат, вроде как закуску готовят, затем раздается хриплый Сашкин голос:
– Ты уже это говорил.
– И что? Могу повторить. Больше не пишешь любимый пейзаж?
На стол со стуком выставляют стаканы.
– Ладно, наливай…
Мы выпиваем, занюхиваем хлебом и какое-то время молчим. С Сашкой можно молчать, не чувствуя неловкости, что редко бывает. Можно и говорить, и мы наверняка сегодня поговорим (а уж выпьем сколько!). Но пока Монах молча удаляется за выгородку, где у него оборудована импровизированная кухня, я погружаюсь в воспоминания. Они нынче избирательны, мозг сам решает, что именно выдать на-гора, и на сей раз выдает спор после одной заезжей выставки. В нашу провинцию как-то завезли инсталляции столичной знаменитости, научившейся работать со сварочным аппаратом и заполнившей Центральный выставочный зал грудой блестящего металла. Именно грудой, поскольку мастер отрицал фигуративность, и требовалось изрядно напрягать фантазию, чтобы разглядеть в нагромождении
