, остановил машину возле винной лавки. Моя попутчица вернулась с упаковкой из шести банок.
Потом сказала:
– Подбрось меня до почты.
Я довёз её до почты. Она вернулась в машину с двумя открытками. Спросила:
– Есть ручка?
Я дал ей ручку.
«Мои драгоценные Роберта и Лиза, я еду на север. Один хороший человек согласился меня подвезти. Люблю вас, сильно-сильно. Ваша мама», – написала она на одной открытке. А на другой: «Генри – ты ленивый говнюк. Потратил всё пособие на своих приятелей и на шлюх. Отвези моих драгоценных деточек к бабушке. Я еду на север, чтобы найти работу. Может, на Аляску. Хелен».
Она снова сходила на почту, чтобы отправить открытки. Когда вернулась, я сказал:
– Не уверен, что смогу отвезти тебя дальше Юрики.
– Ладно, – сказала она.
Я завёл мотор; она открыла банку пива. Дорога шла вдоль побережья; серые морские волны бились о серые прибрежные камни. Моя попутчица протянула мне банку; я отхлебнул глоток. Пить не хотелось. Было холодно и пасмурно. Она принялась за следующую банку. Я заметил, что она вся дрожит, куртки у неё не было. Моя старая куртка из толстой кожи лежала сзади, в багажнике универсала. Куртка была тёплая, но в ней было неудобно вести машину. Я остановился на пригорке, сходил к багажнику за курткой. Когда вернулся, попутчица стояла рядом с машиной и смотрела на морской прибой. Я тоже взглянул на прибой, вскользь, без особого интереса. Я не находил ничего интересного в волнах, бьющихся о камни. Просто стоял рядом и смотрел. Налюбовавшись вдоволь, она вернулась в машину. Я почувствовал раздражение. Она явно видела в прибое нечто большее и, к тому же, заставила меня ждать.
Я подал ей куртку.
– Вот, – сказал я. – Можешь оставить себе.
Я был горд собой.
– Ах, ты – мой спаситель.
Она просунула руки в рукава, посмотрела на меня и улыбнулась. Похоже, она была рада надеть тёплую куртку.
– Я так скучаю по моим драгоценным деткам, – сказала она.
Я догадался, что отец детей намеревается их забрать. А она сбежала.
Она продолжала пить пиво. Сидела рядом, прижималась ко мне. Я чувствовал тепло её тела даже через одежду. Куртка была ей чересчур велика, она куталась в неё, как в одеяло. С лёгким хлопком открылась ещё одна банка; я слышал, как шипит рвущийся наружу газ.
– Ты ведь не обижаешь женщин, правда? – вдруг спросила она.
– Нет, – сказал я. И я был честен. Ну, почти. При определённых обстоятельствах я бы мог, наверное… Но в любом случае без рукоприкладства.
– Кстати, меня зовут Хелен. А тебя?
– Эрих.
Мы пожали друг другу руки. Её ладонь была мягкой и тёплой. Я взглянул на её узкие брючки – явно сшитые на заказ, с характерными складочками, как будто она полдня просидела в офисе. Не очень-то подходящая одежда для Аляски. Кроме сумки из супермаркета у неё с собой больше не было ничего. Определённо, она не была похожа на человека, собравшегося в дальнюю дорогу.
– В прошлый раз я ехала с дальнобойщиком, – похвасталась она.
Ну надо же.
– А я был пивоваром, – сказал я. – Работал на заводе «Лаки Лагер».
– Пила я такое. Хотя я пью любое, какое есть на полке.
А что, практично. Бери то, что есть на полке, и пей. Сведи множественность вариантов выбора к тому, что первым подвернётся под руку.
– Мне нужно по-маленькому, – сказала она.
Я остановился на ближайшем пригорке, на обочине. Она вышла и присела на корточки прямо возле машины.
– У тебя есть туалетная бумага? – спросила она.
Я достал рулон пипифакса из бардачка, протянул ей в окно. Жутко неудобно разгуливать с мокрыми ляжками.
– Мне тебя сам бог послал, – сказала она. Отличный комплимент всего лишь за кусок туалетной бумаги.
Натянув брючки, она встала и теперь смотрела назад, на юг. В ту сторону, откуда уехала. Потом снова села в машину, и я выехал на шоссе.
– Я оставила своих деток в Глендейле, – сказала она, открывая очередную банку.
Я бросил на неё короткий взгляд; она смотрела на дорогу. Я продолжил поглядывать в зеркало заднего вида, высматривая лесовозы. Парни, что водят лесовозы, могут сильно рассердиться, если вовремя не уступить
