Такая злость брала, в глазах темно становилось и дыхание перехватывало. В последние-то годы, конечно, Валентина уже спокойнее ко всему относилась, вошла в колею, расставила метки: туда можно ходить, сюда нет, рассчитала безопасные маршруты. Береглась, не растрачивала силы попусту. Научилась уходить от споров и конфликтов, и даже Виктор принял её порядки. Плечами пожал. Ему-то что, в конце концов. О пустяках болтали, о хозяйстве, а больше молчали, и это молчание для обоих было как лекарство. Виктор набирался в нём сил, приходя домой, а Валентина успокаивалась, видя мужа рядом с собой, и тем была довольна, чего ещё ей было желать? После самых мрачных дней, ушедших в прошлое, но не забывшихся, а лишь заставленных другими воспоминаниями, только дом и оставался у Валентины. Дом. Где ей так и не довелось услышать смех собственных детей.
Совсем ещё недавно ей представлялось, как вдвоём с Виктором они доживают свой век, седеют, дряхлеют, но, ещё бодрые и полные сил для своих лет, наслаждаются жизнью. Снаружи бушуют ураганы, где-то там гремят войны, случаются немыслимые несчастья, но в их маленьком мирке по-прежнему тихо. Год за годом они выращивали бы картошку, продавали излишки, покупали у соседей то, чего не было у самих, или выменивали, вели тихие беседы, сидели вечерами на завалинке, смотрели на небо. Их последним земным приютом стало бы благообразное молчание; все сказано за эти десятилетия, все выводы сделаны, все точки поставлены. Ни спорить, ни обсуждать новое уже не имело бы никакого смысла, и под этим милосердным солнцем они дотянули бы до последнего часа вместе. Непременно вместе. Валентина не видела, не принимала иной сценарий. Представлялось ей, что сердца их остановятся в одну минуту, когда поймут оба, что больше им здесь делать нечего. И о том, что произойдёт дальше, позаботятся уже другие люди. Варлам возьмёт на себя большую часть хлопот, как то и полагается оставшемуся члену семьи. И наступит для Валентины вечность: мягкая, сладкая, без тревог, забот и страха. Где-то там, в земле без координат и времени, она встретит маму и папу. Снова у неё будет возможность любить их по-детски, всепоглощающе, без оговорок, обид и условностей. Никогда через силу, всегда – беззаветно и наивно. Об этом Валентина мечтала в последнее время. Думала в предрассветный час, лёжа на постели и глядя в потолок, на котором ей была знакома каждая трещинка. Или за обедом, когда выполняла механическую работу, не требующую внимания: чистила картошку, лук, тёрла морковь. Вечерами, сидя на завалинке, сложив руки на коленях, устремляла взгляд в даль. И точно как в её мечтаниях, приходил Виктор, садился рядом, клал ногу на ногу, закуривал. Воздух становился к вечеру прохладным, особо прозрачным, каким-то стеклянным и пах травами и лесом. Мошкара, вившаяся над головой, разлетелась прочь от табачного дыма, Виктор лениво отмахивался от неё, изредка поглядывая на жену, сидевшую с полуулыбкой на лице. Не мешал, почти ничего не спрашивал, этого просто не требовалось. «Вот, – думала в такие минуты Валентина, – так и должно быть. Даже если это наши последние весна и лето,
