имелись другие подходящие наименования. Например, стадион, театр, колизей… Во всяком случае, каждая из комнат этой квартирки ничуть не уступала по размерам какой-нибудь молодежной танцплощадке. Пословицы «в тесноте, да не в обиде» мой художник, должно быть, никогда не слышал. Впрочем, уже через пару минут я сообразил, что наличие столь великого объема диктовалось жестокой необходимостью. В иное помещение стоящие тут и там, в специальных станках и просто у стен, гигантские полотна попросту бы не влезли. Пустые, ослепляющие первозданной белизной и чем-то непоправимо замазанные, они гнули своим весом золоченый багет, и я нисколько не удивился, рассмотрев блочные механизмы, струной натянутые тросы и напряженные стрелы автокранов.
Шеф упомянул в разговоре о монументализме. Теперь я, по крайней мере, знал, что это такое. Чтобы угадать изображенное на картинах, нужен был разбег – да еще какой! Я решил про себя, что выставки подобных картин должны проводиться на равнинах вроде Западно-Европейской или в пустынях вроде Гоби, Каракумов, Айдахо… Ничего не попишешь, великих всегда тянуло в крайности. Кто-то, очертя голову, бросался выкладывать из валунов свой профиль на гигантском плато, а кто-то с остервенением вырезал собственное имя на человеческом волосе или выпиливал из фанеры микроба в натуральный размер…
Художника я нашел в гостиной перед жарко пылающим камином. В ярком пламени скручивались и догорали какие-то эскизы. Естественно, камин напоминал размерами мартен, но гигантизм меня более не пугал. К некоторым из чудачеств иммунитет приобретается быстро. Кроме того меня крайне заинтриговала процедура сожжения картин. Багровея от натуги, художник разрывал цветастые холсты на части и трагическими взмахами швырял в огонь. Сомневаюсь, что таким образом он хотел согреться. Вероятно, все мы в глубине души – немножечко разрушители. Как известно, сжигать – не строить. А тем более – не живописать.
– Я по поводу вашего заявления, – деликатно откашлявшись, сообщил я.
Художник повел в мою сторону рассеянным взором. Странно, но выражение его лица совершенно не соответствовало драматичности момента. Он словно и не рвал свои творения, – так, прибирал мастерскую от ненужного хлама.
– А-а… Очень кстати, – удивленно проговорил он. – Впрочем, весьма рад. Присаживайтесь, пожалуйста. Чего уж теперь-то…
Признаюсь, я запутался в этом человеке с первого захода, заблудился, как в трех соснах. Его слова, интонация в совокупности с манерой поведения моментально сбивали с толку. Вот вам и гений! Поймите такого! Содержимое его фраз не соответствовало содержимому мыслей, ну а мысли шагали вразброд, то и дело обгоняемые сердцем, интуицией и всем, чему не лень было двигаться в его внутреннем царстве-государстве.
Выжав из себя улыбку, я с видимой робостью пристроился на скрипучий стул, который немедленно пополз куда-то вбок. Взмахнув руками, словно птица, я едва успел подскочить.
