и понимала, что в кабинет вошёл не фашист, а вошла война…
Война шла уже второй месяц, на передовой гибли люди, сводки с фронта сообщали о покинутых советскими войсками населённых пунктах, об уничтоженной военной технике, но это было далеко. И вот она, война, на пороге её школы.
– Шнэлле! – резко гаркнул солдат, быстрым шагом подошёл к ним, толкнул обеих в спины автоматом в направлении двери, заставляя следовать впереди себя. Они вышли в коридор и направились к выходу, подталкиваемые автоматчиком.
На улице стоял шум и крик. Машины с немецкими солдатами подъезжали одна за другой, из них выскакивали автоматчики и бежали вдоль улиц, вламывались в дома и выгоняли на улицу испуганных людей. По обочинам ехали мотоциклы с автоматчиками и поднимали клубы пыли. Людей сгоняли на школьный двор. Кто-то пытался убежать, их били прикладами, сапогами, с криками и гоготом загоняли в уже стоявшую там перепуганную толпу людей, окруженную автоматчиками. Аня влилась в толпу. Широко открытыми глазами она смотрела на этот ставший ей чужим, когда-то родной окружающий мир. Немецкая речь, редкие выстрелы, лай и визг собак, плач и крики людей, жара и пыль – это был какой-то кошмарный сон.
Она искала глазами хоть что-то, за что можно было зацепиться, чтобы хоть как-то сохранить потерянное душевное равновесие, и нашла. Она стояла у центральной клумбы с цветами. На огромном красном пионе деловито копошился, раздвигая лепестки, которые прогибались под его тяжестью, мохнатый шмель. Какое ему было дело до проблем людей, до того, что на земле идёт война? У него текла обычная летняя жизнь, он занимался своим обычным делом. Его жужжание в ушах Ани нарастало, ширилось, превращалось в ужасающий гул. «Неужели шмель может так громко жужжать?» – подумала Аня и поняла, что гул доносится сверху. Она подняла глаза к небу и увидела несколько самолётов с фашистской свастикой, низко летящих над городом. Она перевела взгляд на шмеля. Он уже перелетел на другой цветок, покопошился в нём, а затем улетел, тяжело подняв своё грузное тельце…
Толпа увеличивалась, проглатывая всё новых и новых задержанных.
– Шнэлле! Шнэлле! – закричали солдаты из оцепления, расступились со стороны сарая и начали толкать автоматами крайних людей, загоняя их в сарай. Так она оказалась здесь, директор потерялась из поля зрения ещё во дворе школы, вокруг были незнакомые люди, пахло потом, стояла духота. Аня почему-то вспомнила шмеля. «Он живет своей прежней жизнью, не смотря на войну. Я так не могу, не смотря, я ведь человек и всё понимаю, но жить все равно надо даже в такой ситуации. Так, надо собраться с мыслями, – думала она, – Они нас здесь сколько-то времени подержат, но потом начнут разбираться, кто есть кто, и тут выяснится, что я комсомолка, пионервожатая школы, о чём говорят мои документы во внутреннем карманчике безрукавки. Их надо немедленно спрятать». Она оглянулась вокруг, она здесь знала всё, как свои пять пальцев. Вон в том углу лежит под столом старый глобус. Она
