чтобы вытереть пот со лба, и обратно так и не надела. Спросила у мамы, не выпить ли чаю, но она словно не услышала. Я уселась под кустом фуксии, обрывала с него цветки и снова говорила про знаменитостей. Слова так и летели с языка. Я и не знала, сколько всего мне хочется рассказать и что рассказывать будет настолько приятно.
В конце концов мама стянула перчатки и опустилась в садовое кресло. Я сидела скрестив ноги, разглядывая носки кроссовок.
Похоже, эта Мелисса вскружила тебе голову, сказала она.
Разве?
Она тебя познакомила с кучей людей.
Бобби ей нравится больше, сказала я.
А ее мужу нравишься ты.
Я пожала плечами, мол, не знаю. Облизала большой палец и принялась оттирать засохшую землю с кроссовки.
Они ведь еще и богаты? – сказала мама.
Ну да. Он из состоятельной семьи. И дом у них очень славный.
Вот уж не думала, что тебя прельщают пафосные дома.
Эти слова меня задели. Я продолжила оттирать кроссовку так, словно не уловила ее тон.
Я не прельщаюсь, сказала я. Просто рассказала, что у них за дом.
Для меня все это какое-то безумие. Зачем этой женщине в ее-то годы тусоваться со студентами?
Ей тридцать семь, не пятьдесят. И она пишет о нас статью, я же говорю.
Мама встала с кресла и вытерла руки о льняные рабочие штаны.
Да уж, ты выросла совсем не в славных домах Монкстауна.
Я засмеялась, и она протянула мне руки, чтобы помочь встать. Руки у нее были большие и бледные, не как у меня. Они многое умели, в отличие от моих, и моя ладонь легла в них так, словно ее нужно починить.
С папой встретишься вечером? – сказала она.
Я убрала руку и сунула в карман.
Может быть, сказала я.
Мне с детства было ясно, что родители недолюбливают друг друга. В кино и по телевизору пары всю домашнюю работу делали вместе и постоянно о чем-то с теплотой вспоминали. Не припоминаю, чтобы мои родители бывали в одной комнате, разве что ели вместе. У отца случались «перепады настроения». Порой, когда отец был «не в настроении», мама увозила меня к своей сестре Берни в Клонтарф, где они сидели на кухне, разговаривая и качая головами, а я наблюдала, как мой двоюродный брат Алан играет в «Окарину времени»[10]. Я догадывалась, что тут как-то замешан алкоголь, но какова именно его роль, оставалось для меня загадкой.
Ездить к Берни я любила. Там мне разрешали есть печенья сколько влезет, а вернувшись домой, мы заставали отца в раскаянии или вовсе не заставали. Мне больше нравилось, когда его не было. Иначе его одолевало желание поговорить со мной про школу, а я не могла выбрать – подыгрывать ему или игнорировать. Подстраиваясь под него, я чувствовала себя беспомощной и бесчестной, удобной мишенью. А если я старалась его не замечать, сердце бешено колотилось, и я не могла даже в зеркало на себя
