в пана Лонгина отчасти с умыслом, назло пану Скшетускому. Наместник и не заметил бы этого, если бы не Володыевский, который толкнул его локтем и сказал:
– Пусть меня в плен возьмут, если Ануся не пленена этой жердью литовской!
– Скажи это ему самому.
– И скажу! Отличная пара из них выйдет.
– Он ее будет носить вместо пряжки у жупана: в самый раз придется.
– Или вместо пера у шапки. Володыевский подошел к литвину.
– Мосци-пане, – сказал он, – недавно вы прибыли сюда, а уж видно – из молодых, да ранний.
– А это почему, братец мой благодетель? Почему?
– А потому, что уж вскружили голову самой красивой девушке из придворных.
– Благодетель мой! – сказал пан Подбипента, молитвенно сложив руки. – Что вы только говорите?
– Взгляните, ваць-пан, на панну Анусю Божобогатую, в которую мы все тут влюблены, – она глаз с вас не сводит. Смотрите только, как бы она вас с носом не оставила, как всех нас.
Сказав это, Володыевский повернулся на каблуках и отошел, оставив пана Лонгина в изумлении. Он не смел сразу посмотреть в сторону Ануси и только спустя некоторое время бросил на нее как бы нечаянный взгляд и задрожал. Из-за плеча княгини Гризельды с упорным любопытством глядела на него пара блестящих глаз.
«Ара ge, satanas!»[27] – подумал литвин и, зардевшись, как школьник, убежал в другой угол залы.
Но искушение было сильно. Бесенок, выглядывавший из-за плеч княгини, был так прелестен, глазки горели так ярко, что пана Лонгина так и тянуло посмотреть на него еще хоть раз. Но вдруг он вспомнил свой обет, очам его предстал «Сорвикапюшон» – предок Стовейко Подбипента и три головы… Страх объял пана Лонгина. Он перекрестился и в этот вечер не взглянул больше.
Зато на другой день рано утром он пришел в квартиру Скшетуского.
– Скоро мы тронемся, пан наместник? Что ваць-пан слышал насчет войны?
– Что это ваць-пану приспичило? Будьте терпеливы, пока не записаны под хоругвь!
Пан Подбипента не был еще записан на место покойного Закшевского. Он должен был ждать, пока пройдет три месяца, а это должно было наступить первого апреля.
Но так как ему действительно приспичило, то он продолжал спрашивать наместника:
– А его светлость князь ничего не говорил касательно этого предмета?
– Ничего. Король, говорят, до конца дней не перестанет думать о войне, но Речь Посполитая ее не хочет.
– В Чигирине говорили, что нам грозит казацкое восстание.
– Видно, ваць-пану выполнять обет стало не под силу. Что касается восстания, то знайте, что раньше весны его не будет, хоть зима сейчас и легкая, а все ж зима есть зима. У нас теперь только пятнадцатое февраля, морозы могут еще наступить, а казак не двинется в поле, пока земля не оттает так, чтоб можно было делать окопы. Казаки за валом дерутся страшно, а в открытом поле не умеют.
– Значит, надо ждать даже казаков?
«Отыди, Сатана!»
