из саквояжа вытащил коробку с пистолетами и, раскрыв ее, сунул под нос Сухорукову:
– Выбирайте!
– Хорошие пистолеты! – вскричал помещик, тронув рукой серебряную насечку на стволах. – Ого, и надпись… «Огюсту Рикару, лучшему стрелку 9-го Конногвардейского полка и одному из самых отважных его солдат от генерала Шенье…» Да вы и вправду военный, да еще и лучший стрелок… Ну так я стреляться с вами не стану… Вы, черт возьми, убьете меня – я пистолета лет двадцать в руках не держал.
– Ах вот как! – с издевкой проговорил молодой человек. – Так вы не защищали своего отечества, мсье патриот? Ну-ну… Не хотите стреляться, велите принести сабли, я и фехтую неплохо.
– А я плохо! – Сухоруков смотрел на Огюста уже почти возмущенно, будто тот требовал от него чего-то гадкого и недозволительного. – Вам, верно, нет и тридцати лет, а мне, между прочим, сорок три! У вас дыхание лучше. Нет, я не стану с вами драться, увольте!
– В таком случае сию минуту попросите извинения!
На широкой красной физиономии промелькнула ухмылка, то ли раздосадованная, то ли пренебрежительная. Махнув рукой, помещик проворчал:
– Бог же с вами! Извините… Какой вы горячий…
Элиза перевела дыхание и перекрестилась, но тут же глазами указала Огюсту на бедного сухоруковского невольника, который в это время привстал с земли и смотрел на все происходящее бессмысленными, мутными от боли глазами.
– А что будет с этим человеком, мсье? – спросил Монферран.
Помещик фыркнул:
– Он ни к чему не годен, мне до него потребы нет никакой. А если вам так его жалко, извольте, я вам его продам. Покупайте.
Щеки Огюста залил румянец.
– Слышишь, Лиз, для начала мне предлагают стать рабовладельцем! Мсье Сухоруков, я купил бы у вас беднягу, чтобы вы не убили его, но у меня нет денег.
– Ах, денег у вас нет, зато гордости много! – не скрывая пренебрежения, помещик опять сплюнул. – Ну, ну, стало быть, и не купите. А впрочем, если вам уж очень хочется, извольте, я готов вам отдать этого щенка за ваши пистолеты, они мне нравятся.
– По рукам! – воскликнул Огюст, не заметив даже оскорбительного тона господина Сухорукова и боясь только, как бы тот не передумал.
Но Сухоруков явно обрадовался такой сделке.
– Прекрасно! – возопил он. – Сейчас же и поеду с вами в город, да там, в крепостной экспедиции, все и оформим. За оформление подьячим я, так уж и быть, заплачу сам…
Говоря это, он деловито разрядил ружье, спустил курок и потом повернулся к своему невольнику:
– А ну, вставай, Алешка, сукин сын! Полезай на козлы, к кучеру: он, кажись, сейчас карету-то вытянет из грязи. И в Псков по прямой дорожке, на моей земле дороги славные! Продаю тебя, скота, этому белобрысому французишке, пускай он из тебя, твари паршивой, дух вышибает!
Два часа спустя они доехали до Пскова и там, в крепостной экспедиции, совершили сделку, после чего коробка с пистолетами
