человек, сочтя это за приглашение пройти внутрь, последовал за ним.
– У вас, случайно, брата нет? – пробормотал Павел Дмитриевич, чувствуя, что стены номера вовсе не защищают его, а, наоборот, начинают кружиться, постепенно набирая все большую скорость. – Тоже референта.
И без того тонкие черты лица молодого человека еще больше заострились, а изящные черные брови удивленно подскочили прямо на середину лба.
– Брата? Нет, брата у меня нет. А референт Вадиму Юрьевичу всего один полагается. Он ведь только заместитель министра. – Молодой человек грустно улыбнулся, давая понять, что подобное положение вещей не совсем устраивает и Вадима Юрьевича, и его самого, после чего уже более бодрым тоном добавил: – Пока. Пока только заместитель.
– Мать вашу за ногу, – Рассказов все же сумел ухватиться рукой за стену и остановить ее вращение, – ну-ка звони своему заместителю.
Увидев непонимающий взгляд молодого человека, Рассказов рявкнул:
– Вадиму звони, Юрьевичу. И упаси бог, если он вдруг не возьмет трубку.
После не очень продолжительного, зато весьма эмоционального разговора с заместителем министра ситуация прояснилась, но, к глубокому разочарованию Павла Дмитриевича, облегчения эта ясность ему не принесла. Стало очевидно, что молодой человек, явившийся за деньгами первым, бывший очень похожим на настоящего референта и даже предъявивший соответствующие документы, никакого отношения к Министерству дорожного строительства не имел. Имел ли он отношение непосредственно к заместителю министра, было пока неясно, но вслух в телефонном разговоре высказать свои сомнения Рассказов так и не решился. На его справедливое замечание, что лжереферент прибыл точно в назначенное время и, если бы настоящий посланец Вадима Юрьевича появился своевременно, аферист был задержан на месте, высокопоставленный чиновник дал четкий и несомненно такой же справедливый ответ:
– Это же Москва, Паша. Здесь приличные люди вовремя не приходят.
Закончив принесший ему лишь разочарование разговор, Рассказов машинально взглянул на часы. То, что в десять минут пятого представлялось исключительной, можно даже сказать, необыкновеннейшей удачей, к половине пятого обернулось столь же необыкновеннейшей катастрофой. Распрощавшись с уже вторым по счету за день референтом, Павел Дмитриевич вновь, теперь уже не глядя в зеркало, стянул с себя рубаху, а затем и брюки. Стоя под нещадно бьющими по спине и затылку струями горячей воды в душе, Рассказов периодически повторял одну и ту же, наполненную глубокого смысла и тоски фразу:
– Пятьсот миллионов… сам… своими руками… отдал! Москвичи… – после чего добавлял еще одно, не очень приличное слово, которым зачастую население различных провинциальных городов России как раз и именует жителей столицы, намекая, конечно, совершенно необоснованно, на их, если и не поголовную, то, во всяком случае, весьма распространенную принадлежность к сексуальным меньшинствам.
– Ну
