сказал: «Ну что, Толя, для начала мы, видимо, винца выпьем?»
Я понял – скучно не будет.
Сейчас – это легенды ямальского радио, да и тогда их знал собственно весь Салехард – Марианна Гилева, первый диктор на Ямале, Анастасия Лапсуй, чей веселый голосок со словами «Инзеледа, инзеледа!» был у всех на слуху, основательный Прокопий Салтыков – охотник, этнограф и знаток языка ханты, Евгения Никитина, со здоровенным портативным магнитофоном «Репортер-3» на плече.
Годом раньше меня приехали Сергей Волков и Толя Омельчук, которые немедленно стали основным журналистским ядром коллектива, особенно Омель, который мог материалами, привезенными из двухдневной командировки в Яр-Сале, заполнить недельный эфир. Совсем по-другому – неспешно и обстоятельно – работал Альберт Николаевич Родионов. Редакционная тематика – рыбодо-быча, полевая пушнина, совхозные новости.
Об Альберте несколько подробнее. Его не стало буквально через несколько дней после полувекового юбилея окружного радио.
Он был заметно старше нас, молодых. Держался несколько особняком – спокоен, нетороплив, никогда не повышал голос. И относился к молодой журналистской бригаде по-отечески – нас вечно «заносило» и в работе, и в командировках, и в быту.
В работе он определился раз и навсегда – не занимался оперативной журналистикой и всякими суетными делами. Его жанром был радиоочерк. Вот здесь ему не было равных – не спеша, неделями пропадая в командировках, сутками сидя за магнитофоном, он выдавал сорокаминутный шедевр. По-моему, в молодые годы он работал кинодокументалистом – за сорок минут в эфире разворачивалась картина жизни. Это же было еще до «освоения недр Западной Сибири», и главным производством округа была рыбодобыча. И рыбаки были его главными героями. Он казался членом большой рыбацкой семьи Куйбиных – знаменитая Молдас, затем ее сын Никон. В его очерках разворачивалась картина жизни именно этих людей. Во всех подробностях. В этом было что-то этнографическое.
Жил он в старом деревянном «стройковском» доме по улице Республики, рядом с теремком газеты «Красный Север». Мы частенько бывали у него, заходили аккуратно, Нора, сибирская лайка, была начеку. Все было удивительным – по команде она приносила тапочки, да это бы ладно(!) – приносила баночку с витаминами, которыми Николаич, как старый охотник, ее потчевал. Охотник он был знатный, настоящий тундровик, опытный и несуетливый. Его уже тогда нередко подводило здоровье, и он мужественно кряхтел, держась то за бок, то за поясницу и собираясь вместе с нами в тридцатиградусный мороз на вездеходе «Газ-71» в любимый поселочек Горнокнязевск.
Как-то мы на очередной весенней охоте встали лагерем в несколько лодок на берегу Большого Полуйского сора. Пока мы занимались дровами и костром, Альберт сказал: «Пойду пройдусь» – и пошел в глубь кустарничка по руслу ручья. Вскоре грохнул дуплет, и он вернулся с двумя здоровенными шилохвостами на плече.
«Николаич! Ты что, еще вчера, что ли, их тут привязал?» – только и мог сказать
