понимает. Оно даже на вид так себе, ничего аппетитного. Он разбирается в вине, наручных часах и яхтах. И, самое главное, у него была сцена. Внимание публики, тысяч человек каждый вечер. А теперь одна Сашка. И вместо красивого пиджака с блестящими лацканами удобная домашняя курточка и вельветовые штаны, на ремне которых дозатор инсулина. И Сашка в сотый раз задает себе вопрос: правильно ли то, что произошло? Да, это было не ее решение. Он все сделал сам, это был только его выбор. Он мог остаться в Москве, хотя вряд ли мог остаться на сцене. Но сохранил бы привычное окружение: красивый дом, старых друзей, свой любимый Арбат. Или не сохранил бы? По крайней мере друзей. Он ведь далеко не дурак и импульсивных решений не любит. Значит, понимал что-то, чего Сашка не понимает?
Но затевать с ним такой разговор она не хочет. И пытается найти ответ по кусочкам, по случайно брошенным фразам, по отдельным эпизодам.
Они гуляют вдоль моря, и путь лежит мимо концертного зала. Большого и слегка несуразного, напрочь лишенного изящества. Кусок бетона с прорубленными окнами. Сезон еще не наступил, но фасад уже увешан рекламными растяжками и афишами. Всеволод Алексеевич, как всегда, пристально в них вглядывается. У него дальнозоркость, иногда даже удобно, Сашка так далеко буквы не видит.
– Ты посмотри, Сашенька, Соколовский приезжает! Я всё ждал!
– В смысле, ждали? – удивляется Сашка, пытаясь вспомнить, о ком речь.
Вроде был какой-то там певец Соколовский. Из «молодых», которым на самом деле уже хорошо за сорок, но они так и застряли в статусе юного поколения. Раньше Сашка его и не замечала. Заметила, когда уже после ухода Туманова со сцены, он взял в репертуар несколько его песен. И вдруг начал так же зачесывать назад волосы. И пиджак у него появился подозрительно похожий. Совсем смешно стало, когда Сашка увидела по телевизору его выступление: Соколовский даже микрофон держал в левой руке и за нижний край. Характерным движением Всеволода Алексеевича. Вот только Туманов был переученный левша. Он рассказывал Сашке, как в детстве ему привязывали левую руку к телу, заставляя всё делать правой. Он выучился и есть, и писать, как полагается. Но на сцене какой-то ограничитель слетал, и микрофон, хоть и брался правой, спустя секунду перекладывался в левую, там и оставался. А Соколовский просто собезьянничал. Непонятно зачем.
Впрочем, все это Сашку мало трогало. Ну мало ли идиотов на сцене? Странно, что Всеволод Алексеевич так выразился.
– А ты не заметила? Он в прошлом году приезжал шесть раз! С июня по конец августа, каждые две недели концерт. Видимо, по всему побережью туда-сюда колесит. Курортная публика меняется, и он снова тут. Чес это называется. А в этом году решил пораньше начать, чтобы еще больше заработать.
Сашка задумчиво на него смотрит. Ну и? Хочет человек упахиваться, его проблемы. В его возрасте вполне нормально. Молодых Сашка не жалеет. Молодые должны пахать, с ее точки зрения. Тем более так, как они сейчас «работают». Под фанеру
