style="font-size:15px;"> Брови Веры удивлённо взметнулись, однако она спросила профессиональным голосом медсестры, привыкшей ухаживать за капризными больными:
– Тебе что, не нравятся мои ноги?
– При чём здесь твои ноги?
– А при чём здесь длина платья?
– Приличия.
«Да, – грустно подумала Вера, – какой там клевер, ей-богу? Вот ведь упрямец. Его глаза не видят ничего из того, что творится вокруг, но не теряют бдительности и не упускают малейшей мелочи, если она касается меня». Выражение лица Веры резко изменилось, как у ребёнка, которому не дали досмотреть чудесную волшебную сказку.
– Разве я неприлично выгляжу?
– Видишь ли, мой брат – одинокий отшельник, он пока не сунул голову в священную петлю. Поэтому…
– Поэтому что?
– А если он в тебя влюбится? Что тогда?
– Что за нелепость? Но предположим. И?
– И я буду ревновать, – в его голосе прозвучало приглушённое недовольство.
– Киану, не говори таких ужасных вещей, – как можно спокойнее сказала Вера, а про себя подумала: «Если тебе нужен повод для самоистязания и ты его ищешь уже сейчас, то при чём здесь я?»
– Как бы то ни было, дама должна быть скромна, – его тон был сухим и требовательным. – Прости мне мой безобидный предрассудок.
Что поделать, Киану любил заострять внимание на пустяках и придавать им самое серьёзное значение. Блаженство исчезло с души вместе с бодрой уверенностью в возможном счастье. Пейзаж тут же сделался далёким и не таким поэтичным, а плещущая река превратилась в глетчер. «Ладно, – в тысячный, в миллионный раз подумала Вера, – ко всему на свете привыкают». Совершенно искренно Вера полагала, что ко всему на свете можно привыкнуть, даже к самому, казалось бы, губительному, и не только привыкнуть, но и полюбить. Первая сигарета вызывает тошноту и отвращение, а по прошествии лет становится незаменимым утешением; поначалу мозг протестует против водки, ожирения, диет, костылей, непосильных нагрузок, несвободы, нищеты, но потом ко всему привыкает. В действительности же Вера сама не знала, чего она хочет от Киану: приручить его, противостоять ему, держать оборону, подстраиваться, пробудить в нём доверие или же окончательно расстаться. Всё зависело от её личного выбора. Или почти всё.
– Поехали, – сказал Киану, – мы уже недалеко от дома, осталось всего ничего.
Ссутулив плечи и шаркая подошвами, раздосадованная Вера поплелась в машину, как старуха, страдающая ревматизмом, а чудесное белое платье стало походить на больничный халат.
Автомобиль переехал реку и обогнул небольшой холм. Шоссейную дорогу практически сразу сменила просёлочная. Брат Киану жил почти на склоне холма. От дома и до самой реки расстилались его виноградники, блестящие под солнцем и отгороженные от местного селения небольшим лесом.
Киану уверенно съехал на маленькую боковую дорожку, засыпанную гравием, сбавил скорость, пересёк
