обречены, и готовы поверить во что угодно: в любовь и верность до гроба, в родство душ и в их соединение, в вечную молодость и прочие химеры, ставшие нашей метафизикой, нашей первой аристотелевской энтелехией, лишь бы унять тревогу, вызванную одиночеством. И нас нельзя в том винить, ведь мы всего лишь люди, которые ищут поддержку в себе самих. Так нам легче жить, так нам подсказывает наш инстинкт самосохранения вперемешку с эгоизмом, а это куда более могущественные советники, нежели все мудрые мудрости, вместе взятые. Просто мы не хотим чувствовать себя булыжниками, летящими в бездну, мы всего-навсего устали от неопределённости и зыбкости нашей жизни, вот и придумываем себе разные подбадривающие снадобья. Пусть они немного напыщенны и не всегда просты, но ничего страшного в них нет…
Куда и зачем я лечу, я не имел понятия, но был почти уверен, что толковое путешествие по восхитительным местам, морские волны, слепящее солнце, тропическое лето, нежно-зелёные гребни гор и все непременные атрибуты приличного отдыха способны вновь соединить обречённые на умирание, разбившиеся и разлетевшиеся частицы моего «я» и заново оживить меня.
Говорят, что тот, кто ничего не удерживает, как раз всем и обладает. В философском смысле звучит довольно красиво, но только в философском… Надо сказать, я в своей жизни никого и ничто не удерживал, – видимо, потому ничем и не обладаю, и никакой особой красоты в том не нахожу. Иногда по наивности мне казалось, что если судьба наказала тебя разок- другой, то потом она непременно должна побаловать. Возможно, я заблуждался на её счёт. Ничего она мне не должна и, судя по всему, баловать меня не собирается. Надо бы хорошенько об этом поразмышлять, тем более что впереди у меня почти десять часов полёта, где никто не потревожит мои рассуждения в этих дебрях.
Видимо, из-за дождя самолёт задерживали, и у стоек регистрации выстроилась длинная очередь.
– Почему не начинаете регистрацию? – спросил я у стандартно красивой девушки в лётной форме, сидящей за стойкой.
– У нас проблема со взлётно-посадочной полосой.
– Какая?
– Ливень. Вся полоса забита самолётами, готовыми к взлёту, – девушка сочувственно улыбнулась и добавила извиняющимся тоном: – Боюсь, мы не сможем вовремя подняться в воздух.
Аэропорт быстро заполнялся людьми и был похож на взвинченный улей. В центральном зале чувствовалось напряжение, со всех сторон доносились возбуждённые возгласы и детские крики. Обеспокоенные пассажиры с плоскими чемоданами и выпуклыми сумками толпились во всех залах ожидания, проходах, во всех коридорах, ресторанах, во всех мыслимых и немыслимых закутках, в магазинчиках с детективными романами, сувенирами и водкой. Люди собирались в кучки, потом разбредались в разных направлениях и вновь собирались у информационных табло в надежде увидеть на нём светящуюся надпись: «Посадка».
Я же, как бравый солдат
