эскалатору, он как бы между прочим заметил:
– Хочу рассказать вам одну историю.
– Простите? – я сделал вид, что не понял этого несчастного, ибо на ипохондрика он не был похож, а счастливые люди не торопятся рассказывать истории первым встречным незнакомцам в аэропорту.
– Видите ли, я узнал вас, – он небрежно поклонился. Казалось, он наслаждается звуком собственного голоса. – Вы – писатель.
– И что же? – спросил я, в душе надеясь, что он воздержится от порицаний или восхвалений моих скромных трудов.
– Я читал ваши книги… – он немного помедлил, – недурно, весьма недурно, и даже похвально. Вы знаете своё дело; я бы даже сказал: у нас с вами есть нечто общее.
Ну вот, нате вам. Моя голова тут же болезненно заныла. Я решил не задавать вопросов, искренне мечтая, чтобы он от меня отстал. Но не тут-то было!
– Вам нравятся ваши книги, господин писатель?
Этот вопрос я тоже предпочёл оставить без ответа, потому что, признаюсь, временами занимался самоуничижением, жалел о написанном, ругал себя и жаждал всё уничтожить. Правда, когда писал, то порой парил где-то в поднебесье и почти чувствовал себя писателем.
– Видите ли, уважаемый, мне кажется, что люди искусства, равно как и представители пишущей братии, лгут, что якобы недолюбливают свои творения, – довольно бесцеремонно продолжил мужчина. – Если бы это было так, то они бы их уничтожали, да и всё. А нет же. Они их берегут, потому что любят, как самих себя, потому что в них есть частичка их самих. Что скажете?
Я не решился спорить с этим утверждением и промолчал. Мой собеседник нисколько не удивился отсутствию ответа и заявил:
– Полагаю, вы не откажетесь меня выслушать.
Тишина с моей стороны.
– Три тысячи извинений, но скажите на милость, зачем вам сочинять историю, выдумывать характеры, толковать несуществующие образы и судьбы? Достаточно не побрезговать мной как рассказчиком, проявить заинтересованность – и вот вам готовый роман и все жизненные удобства. Я вам его, можно сказать, преподнесу на блюдечке. Детально и точно. А вы напишете Книгу с заглавной буквы. Нельзя же пренебрегать тем, что само плывёт тебе в руки.
– Неужели?! – не выдержал я. Его слова показались мне чрезмерными. – Вы и вправду так считаете?
– Именно так, и никак иначе. Хотя… – тут он немного замялся, – поговаривают, что литературные мужи слишком заняты собой, отстранены от мира и всё такое прочее, что все они самовлюблённые одиночки и простому человеку не так-то просто к ним пробиться. Это верно, или я что-то путаю?
Я внимательно посмотрел на холёное лицо, на дорогой, безупречно отглаженный костюм «простого» человека, потом посмотрел на свою потёртую, видавшую лучшие времена куртку и опять промолчал. Несмотря на то что костюм сидел на нём превосходно, манера держаться была подчёркнуто обходительная, граней дозволенного он не переходил, приятным он мне не показался.
