ни-ни. Может, на словах что-то сыну передал? Не зря же он в город вернулся. Почему тогда о Пушке ничего не спрашивает? Или приглядывается?
Ох, запутался Карл Натанович, аж ладошки вспотели.
Солнечный луч, робко пробившись сквозь накрахмаленный тюль, золотистыми пятнышками брызнул на докторскую лысину, приятно согревая затекшую шею. Пузатая чернильница на мраморной подставке приветливо подставила лучику стеклянную грань. Перьевые ручки дружно отсалютовали золотистыми колпачками. Серебряный поднос с фарфоровыми чашками давно остывшего шоколада лучезарно улыбался, сверкая начищенным мельхиором чайных ложечек. Лишь грузное бронзовое пресс-папье, прижимаясь целлюлозным брюхом к стопке аптекарских бланков, недовольно пряталось в тени Большой медицинской энциклопедии.
Напротив стола, на мягком диване разместились Андрей и Алимпия. Розовощекий малыш в шерстяных шароварах и курточке отчаянно вертелся на коленях отца, пытаясь дотянуться до розового зайца на спинке дивана.
Чисто выбритый и вымытый Егор пристроился в углу, на мягком стуле с кривыми ножками, подложив под зад отцовский картуз. Уперев руки в колени, он весь подался вперед, прислушиваясь к доктору. Длинные волосы расчесал на прямой пробор, заправил за уши. Выданное вместо старого ватника и заношенных брюк чистые вещи приятно пахли лавандой и апельсиновыми корками. В самый раз ему одежда купеческая – косоворотка с галифе, да теплый пиджак. Сапоги хромовые уважительно поскрипывают.
– Никто не видел, как Егор в дом входил, и в доме его никто не видел, кроме Липы, – голос Карла Натановича звучал тихо, как-то по-домашнему.
– Все так! – пробасил из угла Егор. – Эх, не надо было тыркаться к ней, одеялом укрывать! Кто ж знал, что у барышни сон чуткий… как лучше хотел… ан нет, поскакала подглядывать, топотала как корова – вмиг учуял.
– Что ж следом не пошел? – бросила через плечо Липа, обиженно скривив губы. – Медведь неотесанный.
– Разговор не закончил, а опосля состорожничал – вдруг городовых вызовешь, ну и драпанул в лавку… кто ж знал, что баронессу грохнут.
– Ох, Егорша, да никто ее не грохал – закупорка сосудов случилась, тромб оторвался, – вздохнул доктор, быстро глянул на Алимпию. – Верно, говорю, душа моя?
Липа лишь кивнула в ответ, наблюдая за шаловливым сыном.
– Вот ведь девка! – восхитился Карл Натанович, – глазищами хлоп-хлоп, алый ротик наивно приоткрыла, и околоточные глупцы ей уж тайну следственную излагают!
– А с молодым бароном что? – буркнул Егор. – Тоже – тогось?
– Слава, господи, живехонек, сердечный, – вздохнул доктор. – Только в голове помутилось со страху, заговариваться стал. Про желтое яйцо всё твердил, что медведь забрал: «А гризли тот огромный, как скала, очи горят диким адским пламенем, да космы седые по ветру развеваются» – ничего я не напутал, племяшка?
– Нет, ничего.
