сразу расхотелось. Дроня убрал бинокль обратно в комод, прикрыл ворохом пахучего белья.
Засунув руки в карманы спортивных штанов, прошелся вокруг стола. Теперь его мысли были заняты лишь рыжей девочкой: «Интересно, из какого она дома? Раньше я ее здесь не видел, а если она новенькая, то наверняка будет учиться в моей школе и, может быть, в моем классе, и мы будем сидеть за одной партой, а толстый Феликс пусть пересаживается к очкастой Букле на первую! Эх, скорей бы завтра!»
Он остановился в раздумье, устремив отрешенный взгляд на металлическую сетку кровати: «Чем бы таким заняться, лишь бы ничего не делать», – почесал затылок.
Под кроватными пружинами темнел коричневым пятном старый чемодан.
– О! То, что надо! Но почему он всегда заперт? Что же там такого интересненького прячут? – по-стариковски проворчал Дроня, ерзая животом под стальными пружинами. Пыхтя, вытащил чемодан из-под кровати. Но что удивительно – он не был заперт. Блестящие загогулины легко выскочили из пазов, приглашая заглянуть внутрь. Оставалось лишь откинуть крышку.
Содержимое чемодана особым разнообразием не отличалось. Какие-то серые тряпицы, аккуратно сложенные ровными прямоугольниками, да кружевные квадратики носовых платков, отдельными горками распиханные по углам.
Вывалив все на пол, Дроня озабочено осмотрел чемодан со всех сторон. Он искал потайной карман или хотя бы рваную подкладку, за которую обязательно что-нибудь должно завалиться… что-нибудь, этакое, секретное…
Но вожделенная тайная «штуковина» пряталась вовсе не в чемодане, а выглядывала из тряпичной кучи на полу. Увлеченный напрасным поиском Дроня не сразу ее заметил, увидел лишь, когда начал складывать серые тряпицы обратно.
«Штуковиной» был глянцевый журнал, похожий на тот, дамский, который Берта листала за утренним кофе. Только вот Бертин был цветным и красочным, а этот – черно-белым, с такими же черно-белыми снимками, да текстом на незнакомом языке. И как понять, что там написано?!
Мальчик с интересом принялся переворачивать гладкие страницы.
«Ого, а фотки-то прикольные! Интересно, какой это год?»
Повертев обложку и так и эдак, на оборотной стороне переплета увидел цифры «1950».
«Ого, старый какой! Я еще даже не родился. Наверно, это год издания, а когда же сами фотки-то сделаны? – вернулся на страницу. – Ага! „1931“, эх, знать бы язык – понял бы и все остальное».
«Бабочки, цветочки. Большой дом, похожий на наш, только без веранды. Тоненькие деревца на земляных холмиках. Лысый носатый парень с лопатой чем-то присыпает саженец, наверно, опилками», – Дроня покрутил альбом и так, и сяк – не понятно.
«Тэк-с, вот еще фотка: хмурая тетенька в платке глядит прямо в объектив, глаза усталые, положила руку на плечо бородатого дядьки в темном костюме, сморщенный он какой-то и худой, наверно, живот болит или, там, зуб. С другой
