когда говорил, что дни Слоновьего холма сочтены. Новостройки планомерно окружали наш холм, подступали с каждым годом ближе и ближе. Стаей пираний они вгрызались в долины и скалы, превращая их в парковки для автомашин, в заводские здания и огорожённые колючей проволокой коттеджи. Вдруг, подумалось, что и моё детство похоже на этот холм. Оно ещё не миновало, ещё вовсю размахивало руками и пускало удалые пузыри, но грустная кончина уже маячила на горизонте.
Сегодня на холм я забираться не стала. Уложив велосипед у подножья, сбросила с себя одежду и побежала к морю. Поплескав по мелководью ладонями, почтительно поздоровалась. У берега море играло пенными гребнями, призывно чмокало мокрыми губами, но уже на глубине взрослело и успокаивалось. Оно было живым, это я знала совершенно точно, – живым и разумным. И уж с ним-то общаться можно было сколько угодно.
Кролем отплыв на приличное расстояние, я перевернулась на спину, звездой раскинула руки и ноги. Наверное, про нецелованность свою я зря распиналась. Я ведь совсем забыла про море, а оно давно научилось баюкать меня и обнимать. А уж как только не целовало! И смачным прикосновением осенне-весенних волн, и нежным ожогом прижатых к телу медуз, и губами шаловливых мальков. Оно и сейчас покачивало меня, словно в детской колыбели, мокрыми ладонями оглаживало плечи и ноги, щекотало под мышками. В ушах чуть слышно шелестело и потрескивало, – это волны с прилежанием превращали камни в гладкую гальку, а гальку в песок. В этом шепоте мне угадывались слова, и почти всегда они нашептывали что-нибудь доброе, вроде: «Ксюх, не плачь! Ну, чего ты разнюнилась? Видишь, мне хорошо, а ты во мне, – значит, и тебе хорошо»…
Маски я не взяла, но уж подводные очки всегда были при мне – так и болтались, точно амулет на шее. Вволю понежившись в морских объятиях, я натянула очки на глаза и нырнула вглубь. Несколько взмахов, и дно прочертилось из желтоватого тумана резкими пикселями. Азовское море – это, конечно, не Красное, но и здесь всегда находится, на что посмотреть. Особенно если уметь вглядываться. Наполовину зарывшиеся в песок рачки-отшельники, мелькающие на отдаление силуэты морских игл, неутомимые барабульки, мелкий донный мусор, – я замечала каждую мелочь!
Вот и сейчас мне почти сразу попалась монетка. Я подняла её, покрутила в пальцах. Три копейки, ещё советские – шестьдесят второго года чеканки. На такой троячок, по рассказам дяди Симы из Белой Калитвы, в прежние времена можно было купить стакан газированной воды с сиропом. Подобные автоматы с газводой красовались во всех городах и посёлках, стаканы стояли прямо на крышах автоматов. Один такой я сама видела в старом фильме. Прямо чудо какое-то! Теперь таких нигде уже не найти. Мама говорила, потому что это негигиенично, а дядька объяснял, что всё от того, что люди стали хуже. Любой такой автомат, по его словам, «раздарбанили бы» в первые же сутки, а стаканы, понятно, разобрали бы «на сувениры».
