очень здорово”.
Йоко вовсе не нужно было петь Джону “Будешь ли ты любить меня завтра?”[49], поскольку, говоря словами той песни, ночь встретилась с утром и завтра уже наступило, а сердце Йоко не было разбито. Позже тем же утром старый друг Леннона Пит Шоттон, составлявший ему компанию в Кенвуде, зашел на кухню и увидел Джона, завернутого в нечто напоминавшее коричневое кимоно. Тот варил яйца и делал чай к завтраку.
В своих воспоминаниях “Джон Леннон в моей жизни” Шоттон довольно театрально описывает ту сценку. “Я не спал, – объявил Джон. – Всю ночь я не спал с Йоко. Это было здорово, Пит”. Затем он попросил своего друга подыскать ему новый дом и заявил, что хочет жить в нем с Йоко. “Так просто?” – недоверчиво спросил Пит. “Ага, так просто. Так просто, – ответил Джон. – Это оно, Пит. Этого я ждал всю жизнь. На хрен все. На хрен Beatles, на хрен деньги, на хрен все остальное. Я буду жить с ней в гребаной палатке, если потребуется. Помнишь, как это было, когда ты встречал девушку, думал о ней и хотел быть с ней все время, и твой разум был просто переполнен ею? Йоко сейчас наверху, а я дождаться не могу, когда увижу ее снова. Я так проголодался, что вынужден был бежать сюда, чтобы сварить яйцо. Но я вряд ли дождусь, когда оно сварится, потому что не могу разлучаться с ней ни на секунду”. И, как это ни удивительно, с того утра 20 мая 1968 года и до октября 1973 года, когда они расстались на восемнадцать месяцев, Джон и Йоко редко теряли друг друга из виду. Как Джон признался в One Day (at a Time) – возможно, самой трогательной и пылкой своей лирической песне, – “вместе ли мы или далеко друг от друга, наши сердца все равно бьются в унисон”[50].
“Я часто мечтал о женщине – красивой, умной, с темными волосами и высокими скулами, свободной художнице (а-ля Жюльетт Греко), – писал Джон в посмертно изданной книге “Устная небопись” (Skywriting by Wo r d of Mouth), – мечтал о своей половинке. О ком-то, кого я знал, но потерял из виду. После недолгой поездки в Индию, летя домой из Австралии, я слегка изменил этот образ – она должна быть кареглазой восточной красавицей. Естественно, пока я не отшлифовал все как надо, моя мечта не могла сбыться. Теперь я закончил шлифовку”.
Мечтая публично объявить и отпраздновать свой союз – “два разума, одна судьба”, как позже назовет его Джон, – месяц спустя пара приняла приглашение поучаствовать в первой Национальной выставке скульптуры в кафедральном соборе Ковентри. Их вкладом в экспозицию стала белая кованая садовая скамейка, под которой по оси восток – запад стояли пластмассовые горшки, тоже белые, с посаженными в них желудями – это символизировало принятие Джоном и Йоко двух уважаемых культур, их надежды на мир и любовь друг к другу. Джон назвал скульптуру “Йоко Джона – Джон Йоко”[51] и пояснил в выставочном каталоге: “Вот что бывает, когда встречаются два облака”. Правда, по одному из церковных канонов, Джон и Йоко не могли посадить желуди в освященную землю, поскольку не были женаты. Так что два пластмассовых горшка нашли пристанище
