смена караула. Ну а потом они наматывали круги вокруг барной стойки или уходили наверх. Мне нравился клуб наверху. Всякий раз, как одна из подружек отца хотела танцевать, она приглашала меня, так как Паук был плохим танцором.
Программа не была полной без кокаина. Наблюдать за тем, кто как исхитряется тайком нюхнуть, было отличным развлечением. Опытных любителей кокса было легко вычислить, у них всех длинный ноготь на правом мизинце. Его отращивали в среднем на полдюйма длиннее пальца, придавая идеальную форму. Он служил мерной ложечкой.
Отец ужасно гордился своим идеальным наманикюренным «кокаиновым» ногтем. Один из ногтей на его руке был явно короче остальных.
– А что с этим случилось? – спросил как-то я.
– Это чтобы не поранить дамочек, когда я использую палец для этого, – ответил он.
Черт, это просто застряло в моем мозгу. У него был специальный палец для «кисок»!
Само собой, я был единственным ребенком, знакомым со всем этим безумием. В основном, взрослые, которые не знали меня, просто меня игнорировали. Но Кит Мун, легендарный барабанщик The Who, всегда старался, чтобы я чувствовал себя непринужденно и комфортно. В хаотичной бурной атмосфере ночной вечеринки, где все кричали, шумели, нюхали, бухали и трахались, Мун всегда находил время, чтобы взять меня под руку и сказать: «Как поживаешь, пацан? Развлекаешься? А ты разве не должен быть в школе или что-то в этом роде? Но в любом случае я рад, что ты здесь». Это всегда поражало меня.
Обычно мы оставались до закрытия, до двух ночи. Потом наступало время сходки на автостоянке, переполненной девчонками и парнями в забавных глэм-рок прикидах. Тусовка на парковке сводилась к обмену телефонами, охоте на «пташек» и поиске места для продолжения вечеринки. Но иногда становилась и сценой для перебранок, в которые часто был втянут мой отец. Например, он начинал наезжать на банды байкеров, и я продирался в эпицентр событий, включая слезливого малолетку: «Это мой отец. Он совсем в дрова сейчас. Чтобы он вам ни сказал, не обращайте внимания и простите его. Он не имел это в виду. И, пожалуйста, не бейте его по лицу. Ребенку вроде меня очень больно смотреть, как его отца избивают». У меня правда было ужасное предчувствие, что отец в конце концов конкретно пострадает в драке или в автомобильной аварии.
Ночью он был под таким кайфом, что попытка пересечь комнату превращалась в водевильный номер, где парень спотыкается, падает и безуспешно пытается устоять на своих двоих. Он натыкался на все подряд, пытаясь удержаться за что-нибудь устойчивое, что-то мямлил, но все еще пытался забраться в машину и ехать тусить дальше. А я думал: «Вот дерьмо, он даже не может говорить. Это плохо».
Когда он слишком угашивался, я нес ответственность за его охрану, что давалось нелегко. Все это накладывало на меня эмоциональный отпечаток, который я даже сформулировать толком не могу. И хотя у меня были друзья в «Эмерсон», а по выходным я ходил с отцом в Rainbow как его кореш, мне часто бывало одиноко, и я стал создавать свой собственный
