вторая партия с нашего «Агата», и Сергеев, общий генерал субботника, был там. Сергеев ко мне с мольбой: у нас полный завал, давай, сударушка, сюда срочно своих добровольцев.
Гоголь, Алексахина, Воробьёва, Чернова, Прянишникова отпали. Не поехали.
Ничего, в понедельник выпущу стенгазету. Одну статью напишу «Мо-лод-цы!» – это про тех, кто ездил. А непоехавших продёрну в статье «Позор!!!» Я им покажу, как надо профсоюз уважать.
Ну, примчалось нас на базу человек сорок.
Пришёл бригадир:
– Десять человек на капусту!
Капуста во дворе. Да не одна. Со снегом!
Которые с хитрецой скромно жмутся назад. В тенёчек.
Прорезается второй бригадир:
– Десять человек на картошку!
Хитрюшки носа из тени не высовывают. Скромность совсем смяла. Стоят ждут, когда понадобятся кому для дел порадостней.
Сергеев тут командует:
– Остальные к помидорянам в цех номер три.
В цехе сухо. Тепло.
Достали соли. Перебираем.
Откуда-то выкруживает молодое дарование Витя Бажибин. С арбузом под мышкой. Съели. Конечно, арбуз. Витя понадобился ещё. Притаранил винограду. Ягоды с палец. Я такой в магазинах не видала.
Акции наши росли. Нам доверили выгрузку дынь.
Открыли на рельсах вагон.
До метра высотой полно дынь! Сверху солома.
Я полезла в вагон.
С земли кричат:
– Ищи с густой сеткой трещинок! Ищи вкусную! Сейчас в машины будем грузить.
Нашла мягкую. Во рту тает.
Ох, сколь грузили! До одурения грузили!
До того, веришь, нагрузились, хоть домкратом подымай да лебедкой ссаживай с вагона.
Ну, выпорожнили мы вагон.
Второй нам открывать не стали. Иль побоялись, что и этот выпорожним в себя, или что там, но с огромными спасибами еле выпроводили нас с базы.
Тянемся мы черепахами через проходную.
Дедан в каждую сумочку борзой глаз засылает. Ну прямо тебе агент глубокого внедрения!
Разодрал этот труп, завёрнутый в тулуп, двумя крюками-пальцами сумочку мою. Перечисляет:
– Помадулечка, конфетулечки, яблынько, мандаринчики… Сто-оп, машина!.. Я извиняюсь. Яблынько и мандаринчики попрошу на стол.
У меня пятки со стыда загорелись. Язык потерялся.
Стою не знаю, как и сказать.
Наконец вернулась я в себя.
– Да и яблоко, – говорю, – и мандарины муж дома положил…
– Фю-фю! Так я и дал тебе веру! Нонешний муж скорей сам цопнет, нежли положит. Муж! И чего криулить?.. Ещё ни одна холера не катывала со своим самоваром в Тулузу. По-вашему, в Тулу. Не знай, не ведаю, каковски это муж и чего тебе клал, а только я знаю, идёшь ты не от мужа, а с базы. Выкладай, милушенция! Выкладай, покуда я не пустил дело в милицейский пляс. Ежли это твоё, так и прячь надёжко. Съела б… Там никто не увидит. А ежель я собственноглазно
