style="font-size:15px;"> – У меня все o'key, – смеется Пашка. – Заметь. Я сказал бы тебе то же самое, даже если бы все было отвратительно. Что ты говоришь себе, когда бреешься по утрам?
– Я говорю себе: ну и задница мелькает передо мной в зеркале.
– Идиот. Кому нужна твоя правда? Ты должен постоянно говорить про себя и вслух самому себе только одно: я самый, самый, самый. Самый сильный, самый красивый, самый талантливый. Судьба – мнительная, но внушаемая девица. Я просто уверен, что ты даже и в эти свои редакции приходишь с таким же кислым выражением лица, с каким рассматриваешь по утрам свою «задницу» в зеркале. Ты просто просишь их этим выражением: – Откажите мне, пожалуйста. И они отказывают. Отказывают?
– Отказывают, Павлик. Хочешь новость? Ритка нашлась.
Пашка аккуратно доедает борщ. Молча ставит тарелку в раковину.
– Павлик, Ритка нашлась, – повторяю я.
– Ну и что? – спрашивает Пашка.
– Павлик. Ритка нашлась, – еще раз повторяю я. – Через пятнадцать лет.
– Как я завидовал тебе, – говорит Пашка. – Ты единственный человек в этом мире, которому я завидовал. Тут прыгаешь, как чертик из табакерки всю жизнь, в надежде поймать хоть перо от синей птицы, а в твое окно она просто залетела. И даже прожила целых три года. Я вообще этому поражался. Не живут синие птицы в неволе. А ты.… А ты ее упустил. Зря. Такие женщины встречаются один раз в несколько жизней.
– Я знаю, – говорю я.
Пашка кладет на наши тарелки по большой котлете по-киевски, добавляет гарнир в виде румяной картофельной стружки, салат и жестом предлагает продолжить трапезу.
– А ты? – спрашиваю я его. – А ты женишься хоть когда-нибудь?
– Когда-нибудь, – соглашается Пашка, – ведь нужен же мне еще кто-то, кроме тебя, кому я смогу не говорить, что у меня все o'key. Ведь на самом деле так не бывает.
– А как бывает?
Пашка отодвигает тарелку, откидывается назад и закуривает, выпуская дым в сторону приоткрытого окна.
– Расстроил ты меня…
– Чем же?
– Риткой своей. Я никогда, ни до, ни после не встречал такой женщины, как твоя Ритка. Ничего в ней, кажется, не было. Ни красоты какой-то особенной, ни потрясающего ума. Если только особенный какой-то шарм. Ей бы принцесс играть в кино. Которые горошину под вагоном матрацев чувствуют. Понимаешь? – Пашка щелкает пальцами, вылавливая из воздуха подходящее слово. – Она была как смысл жизни. Как философский камень. Всего-то и надо было нести ее и не расплескать. А ты, как дурак, споткнулся и все разлил…
– Я не спотыкался, Павлик.
– Кому ты говоришь? – машет рукой Пашка. – Ты как о себе всегда думал? Вот я такой талантливый, почиваю на лаврах или витаю в облаках, а там внизу подо мной одним из моих апостолов Ритка. А на самом деле она никогда не была меньше тебя, глупее тебя, менее талантлива, чем ты.
