неприятный запах. Он в несколько раз усиливался, если помещение плохо проветривалось. Поэтому их и определили так далеко, где было прохладно, и запах особенно не чувствовался.
Немытевскому пришлось долго уговаривать подсобных рабочих, ни в какую не желающих возиться с «этими вонючими гробами», чтобы они помогли ему лишь вскрыть ящик и стащить тяжелую крышку. Только когда он «позолотил руку» старшего из них, парни быстро расправились с витиевато закрученной крышкой и покинули подвал, заполнившийся запахам серы и других, трудно поддающихся описанию «ароматов».
Профессор остался один. Взобравшись по приставной лесенке на ящик, он стал вынимать куски настенной живописи, обернутые войлоком и хлопковым волокном. Каждый слой фресок был тщательно проложен сухим камышом, войлоком, и даже досками, поэтому извлекать их из ящика было делом непростым.
Профессор при этом стал чихать, причем так активно, что чихание не прекращалось несколько минут. Видимо, в ящиках среди всевозможных присыпок для сохранения фресок, использовали какое-то вещество или реагент, но увлеченный делом Немытевский этого не замечал. И ничего не написал об этом в своем отчете. «И напрасно, – подумал Ремизов, внимательно вчитываясь в текст отчета, – кто же знает, чем музейные мастера, среди которых был даже профессиональный химик, посыпали фрагменты фресок?»
Интерес, который испытывали к китайским фрескам, был огромен. Ведь информация, зашифрованная в рисунках, иероглифах, символах и других изображениях, накапливаемая веками, могла быть поистине неоценима. Кто-то мечтал найти зашифрованную формулу вечной молодости, силы или власти, которую великий Будда мог оставить потомкам именно таким способом. Другим найденные раритеты могли принести известность и славу…
А профессор Немытевский мечтал найти список Чжана. Все остальное – деньги, почет, признание – было уже вторично. Его интересовало только содержание списка. «Главное найти и понять, что же великий китайский путешественник обнаружил такого, что смог удержать в тайне от всемогущего императора Уди на протяжении многих лет, – писал в своем отчете профессор Немытевский. – Что за тайну он пытался сохранить? Кому он собирался ее открыть»?
Однако Ремизову, которого чтение записей затягивало все больше и больше, стало совершенно понятно, что столь любимые профессором фрески сыграли с ним злую шутку. Так или иначе – от сильных реагентов, с помощью которых фрески отлепляли от стен, или же из-за чего-то другого, – фрески стали причиной болезни профессора, а впоследствии и его гибели.
Глава шестая
Санкт-Петербург,
весна 201* года
Приезд Гюнтера затягивался. Марина в последнее время, возможно из-за ненастной и сырой погоды, стала чувствовать недомогание. Она все больше сидела дома, поменьше стараясь выезжать куда-нибудь в центр или на работу, тем более что больничный лист ей продлевали без проблем.
Гюнтер
