Я тоже встала и захлопала. Хеллингеры прошли на сцену, встали на ней, и начали улыбаться первым рядам. Первые ряды захлопали еще сильнее, и перешли к аплодисментам. Аплодисменты, в свою очередь переросли в «продолжительные овации», начинавшие все подозрительнее смахивать на советские партийные съезды. Я хлопала, хлопала, и мне это надоело, и многим другим ученикам тоже надоело, но первые ряды продолжали генерировать неумолимое воодушевление, а всему остальному залу поневоле приходилось его поддерживать. Садиться было неудобно. Чем больше Хеллингеры улыбались, тем больше первые ряды усиливали свои «бурные продолжительные аплодисменты», хотя усиливать, казалось, было уже нечего. У меня лично усилилась только ассоциация со, страшной памяти, съездом КПСС. Хотя на съезде КПСС я никогда вживую не присутствовала, но меня принудительно заставляли смотреть трансляции таких съездов в школе и в институте, поэтому я хорошо их помню. Наконец Хеллингеры уселись, и весь зал облегченно уселся вслед за ними.
Но и это оказалось еще не все. Прежде чем начать занятия, Берт и Софи долго молча сидели на сцене, и улыбались друг другу. Фотографы щелкали камерами. Зрители наслаждались зрелищем. Порадовавшись друг другом и порадовав собою окружающих, Хеллингеры, наконец, вспомнили, для чего они сюда пришли, и приступили к занятиям.
Увидеть с задних рядов того, что происходило на сцене, было невозможно. Сцена немного возвышалась над залом, но пол в зале был без наклона, и кресла учеников стояли на одном уровне. На двух первых рядах зала, откуда открывался удобный обзор сцены, не было ни одного «простого смертного». На этих рядах сидели сотрудники, преподаватели и всяческие «нужные» Хеллингерам люди. Хотя над сценой был установлен экран, на котором сцена отражалась, но экран демонстрировал, по большей части, не учебные моменты, а лица Хеллингеров крупным планом, слезы на глазах участников, и тому подобную маловразумительную мелодраму. Тут уж было ничего не поделать- что было видно, на то и приходилось смотреть.
Во время занятий Софи начала периодически уходить со сцены, чтобы сменить наряд и поправить макияж. Когда она возвращалась обратно, Бертом овладевал такой внезапный приступ радости, как будто Софи прибыла не из соседнего туалета, а с другого конца света. Берт расплывался, как кусок масла на сковородке, а Софи гордо вышагивала по сцене, вытягивая свои длинные, как у цапли, ноги. Она редко когда доходила до своего стула. Чаще всего она с ходу влезала в бертову расстановку, и выворачивала ее шиворот-навыворот. Берт взирал на Софи с почтительной сосредоточенностью, как будто не в силах был охватить ее совершенства. Он никогда не прерывал и не поправлял свою жену. В зале действия Хеллингеров производили немалый эффект, и отзывались восторженным шепотом многочисленных учеников. Сентиментальные ученицы оглядывались вокруг себя, и провозглашали: «ах, как сильно Хеллингеры любят друг друга!». Я же не могла найти происходящему никакого разумного объяснения, и только безмолвно на все взирала, не решаясь допустить к себе ни одной критической мысли. Я
