не было, только стрекотали кузнечики, да жужжали пчёлы, да учащенно билось его сердечко.
«Куда улетела Гузяня? Где мне её искать? И прилетит ли она завтра сюда?»
Так в мечтаниях он сидел бы ещё долго, но подлетели его друзья и позвали купаться в дорожной пыли, а это занятие Чика очень любил.
Вдоволь накупавшись в теплой пыли, они полетели на озеро и там пополоскали свои перышки, отряхнулись и разлетелись в разные стороны.
Чика зачем-то вновь вернулся на лужайку. Ему было грустно, отчего-то тревожно, он думал о Гузяне.
Так на веточке он просидел до самого заката, когда солнышко совсем спряталась за горизонт, Чика полетел домой. Пролетая над знакомыми местами, он оглядывался, в тайне надеясь, что неожиданно встретит Гузяню.
Дома, забившись в своё гнёздышко, долго не мог заснуть. Ему вспоминалась необычно красивая, быстрая птичка с таким ласковым именем, Гузяня. А когда дрёма, наконец-то, сковала его веки, а его головка склонилась на грудь, ему приснился чудесный сон.
Как будто они с Гузяней летели высоко, высоко над землёй, он чирикал ей о солнышке, о первом утреннем лучике, что они с ним друзья. Показывал любимые места, рассказывал занимательные истории. А когда они опустились к озеру, то лягушки, специально для них, хором проквакали свои песни. В знак своей благодарности Гузяня даже обняла Чику своим крылышком. В таком сладостном сне Чики было так хорошо, что он проспал утренний рассвет.
Вылетев из своего гнёздышка, Чика стремглав полетел к лужайке. Так быстро Чика никогда не летал, он даже запыхался.
Пролетев над лужайкой, он распугал работающих пчёлок, они в неудовольствии зажужжали ему в след, что-то назидательное, но Чика их не услышал.
Он сел на любимую веточку, огляделся.
Небо голубело в вышине, солнышко светило тепло и ласково. Над поляной жужжали шмели, пчёлы собирали нектар цветов, стрекотали кузнечики.
Трава зеленела, поблёскивая утренней росой. Ромашки повернули к солнышку золотые, круглые личики, обрамлённые белыми лепестками, а колокольчики раскрылись, словно, открыв свои синие объятья, навстречу солнечным лучам.
Лужайка жила летней жизнью, только Гузяни на лужайке не было.
С расстройства Чика слетел на полянку, залез в саму гущу травы. Его перышки быстро пропитались росой, он трепыхался всем телом, ловля прохладную влагу и тут же сбрасывая её с себя. Когда он выбрался из гущи травы на свет, то был весь взлохмачен и мокрый. В неудовольствии Чика хотел взлететь на свою любимую веточку, но обомлел от неожиданности. Перед ним сидела Гузяня и в недоумении рассматривала его:
– Чика, это ты? Может быть я ошиблась? Тогда простите? – она в любопытстве склонила головку, ожидая ответа.
– Гузяня, – только и смог чирикнуть Чика.
– Чика, я освободилась. Мама мне разрешила немного полетать, и я прилетела к тебе. Но что с тобой? Ты совсем на себя
