– жил, понятно, не один, а с женой. Детей у них не было; чем занимается сосед, Михаил не знал и не интересовался, и амбал платил ему взаимностью: при встречах они здоровались, и только. Дочь Михаила, десятилетняя Анюта, называла соседа Громозекой. Шахов знал, что это из Кира Булычева – книжка со смешными фантастическими рассказами для детей стояла на полке, да и снятый по ней мультфильм он помнил едва ли не с детства, – но в применении к соседу это имя, казалось, звучало как-то иначе. Прежде всего в нем обращала на себя внимание вторая половина – «зека», – которая, как представлялось Михаилу Шахову, исчерпывающим образом описывала как недавнее прошлое, так и ближайшее будущее соседа. Так что хозяева бедной псины, надо полагать, в данный момент веселились в ресторане или в казино. Какой уж тут, в самом деле, театр…
Стоя на коврике перед дверью своей квартиры, Михаил протянул руку с ключом к замочной скважине и замер, расширившимися глазами глядя на изуродованный косяк. Сердце бешено заколотилось в груди, тело стало легким, почти невесомым от мощного выброса адреналина. Между дверным полотном и исковерканным фомкой косяком зияла темная щель шириной в палец, из которой ощутимо тянуло теплом и знакомым, домашним запахом.
Шахов осторожно, чтобы не звякнули, сжал ключи в кулаке и бесшумно опустил их в карман пальто. Рука скользнула за левый лацкан, вернувшись оттуда с пистолетом. Михаил взвел курок, и затвор семнадцатизарядного «Ярыгина» негромко клацнул, дослав в патронник то, что, с учетом владевшего Шаховым в данный момент настроения и его высокого профессионального мастерства, обещало стать чьей-то верной смертью. «Перебью, как собак», – подумал он, бесшумно приоткрывая дверь и тенью проскальзывая в неосвещенную прихожую.
Он сразу же шагнул вправо, чтобы его силуэт перестал быть завидной мишенью на фоне освещенного дверного проема, и прижался лопатками к стене рядом с выключателем, прислушиваясь не столько к царившей в квартире тишине, сколько к собственным ощущениям. В туалете чуть слышно журчал подтекающий смывной бачок, со стороны кухни доносилось сонное бормотание холодильника. На лестничной площадке по-прежнему раздавалось приглушенное двойной дверью гавканье соседской дворняги. Этажом ниже работал телевизор; Шахов слышал невнятную скороговорку комментатора и накатывающийся волнами рев трибун – хоккейный матч, который он мечтал посмотреть, уже начался, и это обстоятельство отнюдь не способствовало улучшению владевшего Михаилом дурного настроения.
Усилием воли он подавил эмоции и еще раз тщательно проанализировал свои ощущения. Похоже было на то, что в квартире никого нет; Шахов чувствовал себя довольно глупо, стоя в собственной прихожей с заряженным пистолетом наготове, но жизнь давным-давно научила его не делать исключений из правила, гласящего, что лучше быть смешным, чем мертвым. Поэтому, вместо того чтобы включить свет, он, не глядя, протянул руку, взял с полки над вешалкой электрический фонарик и крадучись
