побелки полу, лежала одна из колонисток – Галя Зосименко – голая, окровавленная, с забитым в рот кляпом из грязной тряпки. Руки и ноги ее были прихвачены к земле согнутыми кусками арматуры, словно кольцами наручников. Она была в сознании, только испугана до такой степени, что начала каменеть, на ближнем к Максу бедре, молочно-белом и грязноватом, вздулся желвак судороги. Она смотрела прямо на Пирогова, но не видела его – из-под челки стрелял беспорядочно совершенно безумный, черный глаз.
Агафья шумно, со стоном, выдохнула. Раз, другой, третий… И Пирогов понял, что все, от мала до велика, находящиеся в этой комнате, дышат в одном ритме. И он в том числе.
Она качнулась влево. Темные фигуры детей со светящимися отраженным светом глазами зомби двинулись синхронно с ней. Макс почувствовал, что и его тоже повело влево.
Вправо. Опять все повторили движение.
Влево, вправо, влево, вправо…
Маятник.
Метроном.
Все быстрее и быстрее. Опять крыльями летучей мыши взметнулся плащ. Под ним девчонка была голой, живот и налившиеся груди выпачканы чем-то красным. В таком же алом пятне совершенно скрылся рот – белые зубы на этом фоне смотрелись зловеще.
Макс дышал синхронно с ней. Его сердце билось в такт. Он начал терять нить мысли.
ДУ-ША КА-ПИ-ЩА! ЖЕР-ТВЕН-НЫЙ КА-МЕНЬ! СЛАД-КА-Я ПИ-ЩА КА-ПИ-ЩА!
И снова!
ДУ-ША КА-ПИ-ЩА! ЖЕР-ТВЕН-НЫЙ КА-МЕНЬ! СЛАД-КА-Я ПИ-ЩА КА-ПИ-ЩА!
Макс почувствовал, что начинает пританцовывать в ритме этого гудящего напева. Его уже не интересовала судьба Галки, корчащейся на полу. Да и своя собственная тоже. Главным сейчас был этот варварский, размеренный напев, эти низкие, почти органные звуки, которые издавало это хрупкое, детское… Детское? Она была очень худенькой и хрупкой, но назвать ее ребенком не смог бы никто. Оформившаяся девочка-подросток, молодая девушка, но не ребенок.
И еще запах… Макс отдавал себе отчет, что на этом расстоянии он не уловил бы и вони скунса, но его обоняние посылало в мозг сигнал – это был ненаучный факт, но так и было.
Даже с этого расстояния Пирогов, любивший за свою жизнь немалое количество разных женщин, безошибочно уловил своими заросшими седыми волосами крупными ноздрями едкий и пряный запах разгоряченной, течной суки. Ведомый этим запахом, как по нитке, Макс сделал несколько шагов вперед и, зацепившись о ржавую проволоку, рухнул, едва успев отвернуть голову от колонны.
– Будешь смеяться, Сергеев, именно это и спасло мне жизнь! Не упади я тогда, не приложись мордой о пол, да так, что искры из глаз полетели, – танцевал бы я в том кругу, как миленький!
– А дальше что? – спросил Михаил, разглядывая расцвеченную всеми цветами радуги физиономию Пирогова. – Она тебя приложила?
– Вот это? – спросил Макс, осторожно пробуя «мошонку» под глазом.
– Да.
– Это она.
– А остальное? Тоже она?
– Ну, положим,
