к Краю Космоса – отстраниться от глупости собственной. Шагнуть к Краю Космоса – собрать с розы каплю росы и рассмотреть в той Вселенную. Шагнуть к Краю Космоса – задуматься о беззначном, но отвлечься на единственное.
~
Любила подобное, – и рассердилась – стоило мне оторвать страницу, – но приняла символически. Сноб писал: «Идеальная война – когда танки воюют с танками, на просторах полигональных, с человеком за монитором, – остальное – дилетантство» – и ничто не мешало согласиться с ним тысячу раз, – но чувство – будто у меня воруют мысли. Одна из книг была, метафоро-аллюзие-аллегорией на всё – и подносила многое в подобной форме: «Кошка Рыся питается кровью и мясом убитых солдат – в консервах, колбасе, пакетах псевдомолочных и прочем, – и обеспечена на тысячу лет, до последнего потомка. Вступай в содружество Кошки Рыси – или накорми собою».
Неприязнь началась со сноба – с её отношения к его мыслям, зачастую трухлявым и стащенным из головы моей; – помню чувство – будто каждое что напишу, создано им. Сноб поселился в голове – она обхаживала меня, – но его, бесконечно его, сноба в голове. Запиралась в душевой – на многие часы – и лгала безмолвием, лгала носящемуся в агонии изоляции.
Многое остаётся за кадром – задействуем нужное для создания настроения, из бесконечности возможного, – и всё-же. Весы уснула в объятии – но почти помню: выбралась, заперлась со снобом в душевой и скользнула в кроватку ближе к утру. Подозрительность – дитя неуверенности, – но и искренности.
Никто не спешит, никто не будит, – шёлковая бабочка поцелуя скользит на губы, остаётся на мгновение и упархивает по контуру рассвета. Весы – распаковала вкусности и сготовила мисо (случай единый – когда по отдельности несъедобно) с чаем египетским. Что наставило её отправиться на факультет человелогии и слушать лекции профессоров-глупцов-человелогов, не знаю и не любопытствовал, – но едва ли зов сердца, – если так – славно, что разошлись не попрощавшись.
Собираемся тратить её сбережения – на орудие искусства многострунное. Собрались, наласкались, разобрались и собрались, – полдень миновал. Чай остался послевкусием путешествий: идём же.
Выскользнули об руку, из дома, прошли пару – лет девятнадцати – с ребёнком в коляске, – мне расхотелось её: обнимать, держать за руку, касаться, желать. Озлобленность остывала во мне – ночами теми – и ранила её. Трамвай принял нас – подобно миллиону пар, взявшихся за руки наспех.
Трамвай распрощался с нами. Прошли до музыкального – подобрали ей классику со звучанием обесточенной электры, – консультант сыграл нам – будто паровоз набирал обороты и собирал крупицы упущенного. Расплатилась – «Будешь кормить меня два месяца» – и попросила сыграть.
Отправились к скамейке дубовой, разместились, – и минуты, секунды и часы уползли в словарь, бессильные передать слияние рук и струн. Прохожие ускорялись одни, оставались иные, –
