глаза на истинное положение вещей, чтобы они не занимались ерундой, а заглянули в себя, заглянули в лица своих кобелей и поняли¸ что их избранники скоты и лжецы. И я ни на что не претендую. А какие тараканы роются в моей голове, так это мне самой неизвестно.
– Чтоб тысдохла! – услышала я перед тем, как слух пронзили гудки.
Странно, но в разговоре Вера показалась родной и близкой. Понятно, ведь мы познали друг друга через общего мужчину. Когда я была с Димой, то ощущала ее влияние, пресловутый чужеродный флюид, принадлежащий ей. Я боролась, отгоняла его, наводила генеральную уборку, окропляла Диму своим запахом и своей энергетикой. Когда он возвращался домой, ублаженный и околдованный, Вера должна была распознать подставу и почуять измену. Это как дважды два! Что-то менялось в его лице, в походке, в одежде, он становился другим под моим влиянием, и Вера должна была чувствовать перемены, быть на страже. Наверняка она чувствовала, терзалась, задавала вопросы, устраивала разборки и сцены ревности. И была права! Ничто не возникает на пустом месте. Я выступила в роли катализатора их развала, почти не вмешиваясь в ход семейных реакций. Ей многому предстоит научиться. Набираться уму придется исключительно на своих ошибках и впредь без моей помощи. Достаточно благотворительности.
Сейчас Вера вызывала искренний интерес. Не лишним будет встретиться с ней, посмотреть в глаза, сказать: вот, подруга, пересеклись наши пути-дорожки. Зачем ссориться из-за этих козлов?! Найдем себе новых моральных уродов и будем ставить им рога и копыта. Вера бы простила меня, а в глубине души обрадовалась, что ей отдан полный картбланш на любые действия в отношении уличенного во лжи мужа. У них есть общие дети – это отягчающее обстоятельство и козырной джокер в пользу супруги, убивающий без помилования. Вера воспользуется им, если захочет. Как карта ляжет. Дима упоминал про своих карапузов. Двое маленьких ребятишек, оба маменькины сынки. Дима почти не занимался их воспитанием, видя их строго по выходным с двух до пяти. Он целовал их в лоб и мчался ко мне в постель, чтоб предаться желанию и пронзить меня до кровавых ссадин и опустошения. Заботливый папочка.
Я не успела спросить Веру о многом. Была ли она сама уличена во лжи? Кто рискнет утверждать, что она не приводила домой водителя или парня из охраны, чтобы расслабиться на кухонном столе в отсутствие мужа? Детей всегда можно отправить к гувернантке или уложить спать, а дальше наступает взрослое время. Дети боятся пропустить его и частенько норовят подсмотреть в замочную скважину. Подглядывание остается безнаказанным воспоминанием.
Меня терзает желание перезвонить Вере. Сомнения мешают принять решение. Рука дрожит, телефон скользит по коже, готовый выскользнуть на пол. Колебания достигают апогея, и я беспощадно стираю ее номер дрожащими пальцами. К чему навязываться?! Теперь любые разборки – их личное дело. Забудем! Дима Вингурт – стерт. Его обманутая жена тем паче.
Пальцы мгновенно холодеют, а изнутри тянет дрожью. Неопределенное чувство отвращения и безысходности накатывает так стремительно, что хочется выкрутиться
