видны высокие вершины далеких гор, потом пропали и они, оставив Джека в непроглядной тьме.
Должно быть, он задремал, потому, что снаружи, за стеклами кабины появился Дима Полупанов собственной персоной.
«А чего еще можно ждать от нечеловека, ошибки эксперимента Живых Богов», – повторил Полупапик фразу из своей коронной речи. С этими словами он плюнул себе под ноги и развеялся по ветру смрадными клубами.
Эндфилд очнулся. «Смерти мало для этого Катрана, – подумал он. – Как бы я его мучил… Тысячи лет в Мирах Возмездия, по самой полной и изощренной программе…».
Тут Капитан одернул себя. Дело не в Певце, не в «драконах». Он почти смирился с тем, что жизнь развеяла последние иллюзии относительно бывших коллег. Пилотам-мастерам Черного Патруля, которых он считал новой расой, хотелось, как последним рефлексоидам, делать только одну эмоционально значимую для себя вещь – сшибаться на скоростном восприятии с противником.
Те, кого он называл своей семьей, элитой Космофлота, оказались слегка улучшенным вариантом ординарного эмоционального быдла. А ведь на самом деле он всегда это знал, только врал самому себе.
Его любимый рационализм также оказался нежизнеспособным фейком. Сотни тысяч проработанных вариантов столкновения «живых и чувствующих» с «драконами» подтверждали это.
«Дело во мне», – решил Джек. Эта мысль стала заполнять все его сознание, обрастая пугающей ясностью. Он был пешкой в игре и бараном, с которого помимо основного задания драли четыре шкуры.
Сильная и уверенная рука создательницы водила его на поводке, последовательно заставляя верить и поступать так, как ей было нужно. До тех пор, пока он не разберется, где он сам, а где дописки Управителей, он так и останется ведомым и управляемым. Создавая заново его личность, Ника имела возможность натолкать ему в голову что угодно. И воспользовалась этим с максимальной выгодой для себя.
«Боже мой, – вздохнул Капитан, – как просто потерять себя, не зная, что свое, исконное, а что искусная подтасовка могущественных и недобрых сил». Джек уже не сомневался: ему не будет жизни, пока он не найдет себя самого и не освободится от оков бессмертной ведьмы.
С этой мыслью он отключился. Эндфилд упал в неглубокий, болезненный сон без сновидений, наполненный болью в усталых мускулах и особенным, неприятным ощущением, которое бывает лишь после сильнейших нервных потрясений, когда нерешенная проблема продолжает грызть мозг. Опять где-то на дне сна шевелилась огромная зубастая масса, мелькали тени. Это была очередная вариация его самого страшного кошмара, который он почти не помнил, но всегда после просыпался разбитым, с чувством глубочайшей потери.
За ночь в его голове созрела некая, пока неоформленная в слова мысль, которая завладела им целиком. После размышлений во время поглощения стандартного, приевшегося завтрака Эндфилд решился.
Запас автономности у него был, а значит, можно
