) Но стоило кому-нибудь громко кашлянуть, как он оборачивался, внимательно смотрел на нарушителя и изрекал: «Молодой человек! Если вам неинтересен данный многотрудный предмет, прошу совершить променад!» О прогульщиках я даже не заикаюсь. Все знали, что память у старика отменная, и попавший на заметку автоматически недоберет балла на экзамене. Поэтому на его лекциях явка приближалась к стопроцентной, а тишина – к мертвой.
Голова Ермолина отличалась классической, «полированной» лысиной, а на макушке сидел некий убор, который он не снимал ни зимой, ни летом. Наши остряки прозвали сей убор ермолкой, хотя фактически это была обыкновенная цветная тюбетейка. О ней ходили легенды. Рассказывали, что много лет назад один студент-бедолага, доведенный до отчаяния коварными придирками профессора ( тогда доцента ), обрушил на его темечко мощный удар циркулем. С той поры якобы на голове Ермолина зияет безобразная рана, которую он вынужден скрывать ермолкой, особенно после того, как совершенно облысел. Существовали разные варианты этой легенды: бил, мол, не двоечник, а отличник, которому тот завалил повышенную стипендию; бил не циркулем, а графином; и так далее и тому подобное. Но всё сводилось к одному: на голове у Ермолина – страшная рана и оттого он носит не снимая ермолку. Никто ни разу не видел его обнаженной головы.
Итак, лекция началась. Народ принялся строчить конспекты и срисовывать проекции. Один Лорен задумчиво смотрел в окно.
И тут меня посетила забавная идея. Я вырвал из тетрадки листок и написал: «Спорим, что через пять минут профессор снимет ермолку?»
Записка поплыла по рядам и достигла адресатов – Виталия и Олега. Они повертели головами, но автора так и не вычислили. Задал же я им задачку!
Выждав положенный срок, я послал команду Ермолину.
Профессор как раз стоял спиной к аудитории, вычерчивая на доске очередную проекцию. Вдруг его левая рука потянулась к затылку и… сняла ермолку!
Эффект был потрясающий! Голова профессора оказалась совершенно гладкой! Как колено! И никакого шрама! Даже царапины.
Вся аудитория ахнула как один человек. Даже стекла в окнах задребезжали.
Ермолин надел тюбетейку и обернулся:
– Что случилось, друзья? Я ошибся?
Ответом было гробовое молчание. Рухнула студенческая легенда, десятилетиями любовно передаваемая из уст в уста.
– Всё равно не верю! – донесся до меня чей-то жаркий шепоток. – У него там – швейцарский пластырь…
Я не отводил глаз от Виталия и Олега. Много бы я дал, чтобы увидеть сейчас их рожи! Но они сидели спиной ко мне. И далеко.
Однако после лекции я всё же решил заполучить заслуженные лавры.
Оба корифея как раз поднимались по ступенькам.
– Старики, вы прочитали записку?
Виталий вопросительно наморщился:
– Так это ты писал?
– Представь себе!
– А в чем смысл-то? – потер переносицу Олег. – Может, всё-таки растолкуешь, что ты хотел сказать этой запиской?
Вот-те
