простая. Они зашли в комнатку, которая была в исполкоме, их записали в гроссбух и сухо поздравили с образованием новой семьи. Благодаря своей службе, Катеньке, которая оказалась очень миловидной, без излишнего жеманства барышней, она имела доступ к всевозможной литературе. Закончив обучение на математическом факультете, сейчас она работала в библиотеке Наркомпроса, а вечерами посещала литературные курсы, организованные Брюсовым.
– Так ты и стихи пишешь? – Удивился Пармен.
– Так… Пописываю. Есенину нравились, а Брюсов прочитал и молвил «Могу только сказать подойдут они в журнал, или нет…» и вернул обратно…
С ней Пармен не ощущал той неловкости, которая возникала у него обыкновенно с женщинами. Катенька была скромна до безрассудства и угадывала его желания без слов. Страсть вырывалась из нее порывами, которые тотчас скрывались за маской миловидности, как только она чувствовала ее неуместность.
– Ты знала Есенина?
– Почему знала? Мы и сейчас знакомы. Только я отдалилась. Так требует работа.
В ее устах слово работа прозвучали как будто она говорила о великом служении.
Пармен никак не мог угадать ее характер. С одной стороны она была яро предана революции, с другой – ее скрытая, почти неутолимая страстность и в тот же миг, она оборачивалась уютной и скромной барышней, в которую не только революционная, но и обычная женская страсть должны были приводить в трепет.
– Трудно было?
– С поэтами? Нет. Надо было только быть искренней в чувствах. Есенин делил всех на две категории «видящих» и «слепых», а про женщин говорил, что они любят «умом, сердцем и кровью». Меня он относил к «видящим» и любящих сердцем. Если бы ты знал какая карусель левых эсеров крутилась вокруг него. Как много перебежчиков из их лагеря искало с ним встречи после провала их переворота… Многие из них до сих пор работают на Лубянке, но за ними теперь приглядывают другие товарищи, а я перешла из штата ГПУ в ЛИТО, к Луначарскому. Ах, какие раньше вокруг меня были поэты… А теперь – этот манерный Брюсов, задавака Бугаев-белый, Гершензон… Все они не стоят и мизинца Есенина или Мариенгофа.
– А чем занимается это ваше ЛИТО?
– ЛИТО – литературно-издательский отдел. Занимается изданием классического наследия, а заодно просматривает все, что выпускается в печать. Своего рода цензура. Ее как бы нет, но мы – есть. Наша работа деликатна и ответственна. С одной стороны, мы не должны показывать, что держим под контролем литературу, а с другой – сам понимаешь – нельзя же этих писателей и поэтов оставлять без присмотра.
– Да… Без присмотра их оставлять нельзя.
– А ваша библиотека получает математические журналы?
– Не получала, но теперь они будут проходить через меня, а значит – через тебя. Не беспокойся. Ты будешь их просматривать первым. Если необходимо, некоторые номера будут задерживаться для тебя.
