его к груди предплечьем левой руки, правой принялся суетливо и неловко очищать от кожуры.
– Фрукты-то надо было почистить, – увидев неуклюжие жалкие действия Майского, вдруг всколыхнулась Марина, будто укоряя саму себя в недосмотре, и, взяв вазу, быстро вышла с ней на кухню.
Несколько минут все сидели молча уставившись в телевизор, но никто не смотрел и не вслушивался в то, что там передавали – каждый думал о своем. Вскоре вернулась Марина: в руках она держала широкую тарелку, на которой были уложены нарезанные бананы, очищенные и разделенные на дольки мандарины и четвертинки яблок, с аккуратно вырезанными сердцевинами. Воздух в комнате наполнился свежим и соблазнительным ароматом только что разрезанных фруктов, и все присутствующие, уже порядком проголодавшиеся от длительного ожидания, дружно разобрали себе кто что.
– Смотрел… ц-ца… вчера передачу, – смачно причмокнув, начал Леонид Федорович, аппетитно разжевывая несколько мандариновых долек зараз. – Предлагают… ц-ц… Ленина вынести из мавзолея… т-ца… и по этому поводу даже закон какой-то особенный принять.
– Да об этом уже двадцать лет говорят, – с раздражением в голосе отозвалась Юлия Романовна. – И одни только разговоры.
– А чего ты завелась-то? – насторожился Леонид Федорович; резкая реакция супруги невольно смутила и встревожила его, так что он даже перестал жевать. – Я просто сказал, что передачу вчера видел.
– Все эти передачи – одно по одному. Что тут думать то: давно уже надо убрать.
– Убрать? – включился в разговор Майский.
– Да убрать.
– И куда ты предлагаешь его убрать?
– Как куда? Похоронить, конечно.
– Зачем?
– Что значит зачем? – нахмурилась Юлия Романовна.
– То и значит – зачем хоронить?
– Затем что это ненормально, когда в самом сердце страны лежит, как на витрине, мертвое тело.
– А может для кого-то этот человек как личность, как символ имеет большое значение? – заметно возвысив голос, сверкнул глазами Майский.
– Пусть имеет. Я же не предлагаю его памятники сносить. Я говорю о том, чтобы убрать тело и придать земле.
– Да зачем убирать?! – совсем вспылил Майский. – Может быть, тебе он глубоко безразличен – я это вполне допускаю, но никто же не заставляет тебя ходить и смотреть на него. Тело не на улице – в здании находиться. Лежит да и лежит себе – что тебе не нравится?! – уже требовал он от матери ответа.
– Мне не нравится то, что человеческое тело не погребено как полагается – по христианским обычаям, – уверенно и четко выговорила Юлия Романовна, считая, по-видимому, приведенный довод совершенно неоспоримым и нисколько не поддаваясь соблазну по примеру сына перейти к разговору на повышенных тонах.
– И только? – несколько успокоившись, насмешливо оскалился Майский. –
