с добром за спинами.
А Златовид неожиданно напомнил:
– Ты сам остался. Со мной не поехал.
– Ты и не звал.
– Сам виноват, – перебил Злат и колупнул снег носком сапога со шпорой. – Это что у вас – заморозки?
– Снег не сошёл, – пояснил Грач. – Ещё с зимы. Наведёшь порядок?
Златовид разволновался:
– А кони? Кони как? Без корма?
– На тебеневке.
– Ч-ч-чудо природы, – Злат был раздосадован. – Как не вовремя, не кстати…
– Старики говорят, это не к добру, и быть великой беде.
– Старики твои, – Златовид обозлился, – каждого поскреби – всё упыри да ведьмы! – он стеганул плетью по снегу, тот взвился белыми искрами.
Ведьмами и упырями обзывали чужих. Грач поморщился.
– Я – ведьмёныш, – напомнил сквозь зубы.
– Цветик, – Злат поостыл, – ладно тебе. Где твои выселки?
– После Залесья.
– Садись, – Злат подвёл жеребца и вскочил на него. – Садись позади, я не навьючен.
Жеребец этот был тоже караковым, тоже усталым и загнанным. У него на передней ноге бурела зажившая резаная рана.
…Вот так и несутся кони: вихрь, дробь и топот. Кони крылаты, только крыльев никому не видно. Где и когда неслись эти кони? Как мечты, как мысли, как сны и желания. Кажется, с той поры миновали те самые шесть лет. Наверняка Грач этого не знал. Быть может, кони летели в мечтах, быть может, в чужих принесённых сегодня воспоминаниях.
Всадников и тогда было семнадцать – столько, поскольку им лет. Свежий воздух бил им в лица и пьянил сладостным восторгом. Весна – трудная пора для молодых: то сердце щемит, то грудь тянет, то рвёшься, не ведая куда, точно вон из собственной кожи. Так лошадь несётся, не разбирая дороги, как сумасшедшая, едва повод отпустишь. Весело!
Звенели трензельки в уголках лошадиных губ, звякали медные репейки на шпорах. Всё сливалось в дурманящую музыку, хотелось подняться в стременах над дорогим седлом с высокими луками, над расшитым узорчатым потником и в скачке вертеть над головой чужую присвоенную саблю. Вожачок так и сделал.
Их ватажка безоговорочно признала его вожаком – уже давно, не первый день. Смеясь, он обнажил зубы, некрасиво вывернув верхнюю губу и ноздри. Кони огибали овражки и всхолмья, текли вдоль чьих-то полей, распашек, всходов и изгородок. Дышалось весной, свободой и полем. Вожак опять рассмеялся.
– Зверёныш! Чего ты скалишься?
Это Ярец, он скачет слева на крапчатой лошади.
– Привычка! Забаву чую, – Зверёныш дёрнул головой.
А ведь Ярец прав: надо отвыкать кривить губу. Вот уже и кличка прилипла, а это уже особая примета, почти что метка для розыска.
Ярец, он годом всех старше, а ведет себя и выглядит, как самый молодой. Телёнок, а не пацан – губы толстые и рыжие волосы вьются. Держится всегда слева. А справа от Зверёныша –
