задом наперед и постоянно уходил в сторону президиума. Его поправляли на ходу, подталкивали руками, не давая сбиться с пути окончательно.
– Хлеборобы, – голос из динамика возвышенно произнес это слово, – наши заслуженные первоцелинники! Наша опора и надежда! Обещания, данные на сбор более ста центнеров с гектара, – выполнены! Целинная пшеница в очередной раз доказала свое превосходство! Ура, товарищи!
– Ура! – заорали хлеборобы и, поднимая руки вверх, замахали искусственными рыжими колосьями пшеницы. В этот момент комбайн рухнул! Строй сбился. Идущие следом труженики уперлись в него, и он под давящей массой пополз в сторону трибуны. Полз он красиво. Передняя часть, там, где должна была быть жатка, оказалась сзади, и она, разваливаясь на глазах, тащилась, словно подбитый танк, прямо на людей в фетровых шляпах. Комбайн по инерции понесло юзом, из него поочередно выбегали комбайнеры. В руках у них, как у танкистов, выпрыгивающих из горящего танка, были зажаты граненые стаканы.
– Добухались, – весело сказал дядя Наум, – их там десять человек шло. Литра три вылакали небось.
Комбайн, не дотянув метра два до президиума, окончательно остановился, подбежавшие к нему на помощь люди вытащили из-под обломков за ноги двоих мужиков. Люди в фетровых шляпах сбились в кучку и стали похожи на стайку голубей, к которым крадется кошка.
– «Нива-5», – как ни в чем не бывало продолжил голос из динамиков, – легендарный комбайн. Только в этом году силами «Целинмаша» были собраны средства для помощи голодающим Анголы на сумму более двух миллионов рублей! Ура, товарищи!
Товарищи хлеборобы вяло отвели на этот призыв и, собирая на ходу развалины комбайна, прошагали мимо. Музыка сменилась на «Марш славянки». Наша колонна вышла за пределы площади и рассыпалась на кучки.
– Таньку с «Сельмаша» не видел? – курчавый тип с красным бантом на лацкане пиджака поздоровался с дядей Наумом. – С утра не могу поймать.
– Не прошли еще, – сказал дядя Наум, – за комбайном идут.
– Твой? – курчавый поднял голову на меня. – Чет совсем не похож. Цыган как будто!
– Соседей награждать будут! Меня попросили присмотреть. Вы где собираетесь?
Курчавый махнул рукой в сторону девятиэтажного Центрального универмага, возвышающегося рядом с площадью:
– В скверике. За ним. За сиренью, в общем. Приходи. Таньку дождусь и туда.
Дядя Наум молча развернулся и зашагал к универмагу. Отстояв длинную очередь за мойвой, лимонадом и батоном хлеба, мы пошли в сиреневый сквер. По пути то и дело попадались знакомые, которые обязательно спрашивали друг у друга кто где будет отмечать. «Сиреневый сквер», «яблочные доли», «вишневые запруды», «каменный водопад» вперемешку звучали из уст встречных. Пару раз дядя Наум менял маршрут, мы уходили то в сторону Ишима, то, наоборот, брали курс на вокзал, но в итоге сирень победила.
– Она ближе всего, – сказал дядя Наум, присаживаясь на лавочку, – смотри
