его злобы. Кому, как не ей, знать о грехе, который гложет душу убийцы. Обычно при всплесках ярости казака Нюра отмалчивалась: «Пущай мучится, злыдень!» Но сегодня Никифор был особенно не в духе, судя по его подрагивающим губам и побелевшему лицу.
Вместо того чтобы уйти в себя и смолчать, Нюра неожиданно упала на колени перед своим мучителем и со слезами на глазах запричитала:
– Да-а! Убей меня! Заруби мя, Никифор! Христом Богом прошу, убей.
– Че энто ты? Аль ополоумила? – Никифор напрягся. На лбу у него выступили капельки пота. – Че боронишь-то? Ну?
– Убивец ты, душегуб! – Нюра сжала кулачки и что было сил ткнула их в землю. – Все одно не жилец я. Так не мучь меня, удави! Все легше одному-то от кары в лесах хорониться.
Никифор взревел. Глаза его стали стеклянными.
– У, пропадина! Вот безгляд окаящий… И все на башку мою! Ах, одрало б тя, зараза! Ты… ты брата мово сгубила, лярва, колдовка! Вот я щас тя…
Он вскочил, но выхватил нагайку из-за голенища сапога, а не саблю из ножен, как хотела Нюра. В неистовстве он разодрал на себе ворот рубахи, подошел вплотную к девушке и замахнулся. А она напряглась и спокойно смотрела на него. Своим видом Нюра сознательно провоцировала казака на решительные действия.
– Будь ты проклята, тварь подколодная. – Никифор опустил руку, бросил нагайку и сел на траву, обхватив голову руками.
Удивительным было влияние брошенного им проклятия на Нюру. Кровь ее закипела, в душе проснулись мысли и стремления, каких она, женщина беспечного и мирного нрава, никогда раньше не знала. Глаза ее воодушевленно засверкали. Поднявшись с колен, девушка гордо расправила плечи и воскликнула:
– Спужался, нехристь? Ты горазд только сабелькой махать! Ты ровно пес бездомный, и взять с тя нече. Будь я не бабой, а казаком, по-иному поговорила б с тобой за… – Глаза Нюры, разгораясь, уперлись в лицо Никифора. – Душегуб ты и убивец!
Она замолчала, ожидая реакции казака, которая обещала быть бурной. Но Никифор не кинулся на нее с перекошенным яростью лицом и саблей наголо. Он лишь бросил на нее затравленный взгляд, полный муки, и тихо, словно оправдываясь, сказал:
– Отчыпысь. Рубать Тимоху не мыслил я. Сам не ведаю, как случилось зло тако. Верно, бес меня тады попутал.
Нюра с изумлением смотрела на Никифора, не понимая, перед ней он оправдывается или перед самим собой. Она не ответила ему. Неожиданно послышался приближающийся конский топот. Вскоре из леса выехал небольшой отряд всадников. Впереди на приземистой лошадке ехал огромный мужик с густой бородой. За ним следовали мужички возрастом помладше. Пики и обнаженные сабли сверкали на солнце.
Никифор и Нюра, побледнев, переглянулись. По лицу казака скользнула тень. Он выхватил из ножен саблю, из-за пояса пистолет и приготовился к бою.
Отвыкшая видеть людей за время блуждания по лесам, Нюра испугалась. Она со страхом наблюдала за приближающимися всадниками, поглядывая в сторону
