к небу. Платье все продолжало намокать и темнеть – снизу вверх. Вместе с ним менялось и лицо женщины. Оно тоже темнело, под глазами проявлялись синие круги, взгляд замирал в одной точке, а уголки губ опускались вниз, придавая лицу выражение скорби и беспредельной покорности.
Она попыталась подняться, как бы преодолевая усталость, но ее движения были судорожными, неуклюжими, марионеточными, что ли… Ее попытки выглядели нелепо и жалко, Пашке захотелось помочь, одним махом встряхнуть, поставить на ноги… Ему хотелось, чтобы она снова побежала, как девчонка, но им овладели тяжесть и страх, он не мог встать. Он сделал несколько попыток, но тело будто приковали к земле. В душе поднялась паника. Шило точно знал: если он не заставит себя подняться, Евгения умрет. Страх раздирал грудь, ему было необходимо встать, но он не мог. Тогда он закричал во весь голос и проснулся. Солнце стояло почти в зените, щедро изливая на землю полуденный жар, даже мошки и комары попрятались в тень, травинки замерли без малейших колебаний в ожидании вечерней прохлады. Пашка вспомнил неприятный сон, и его обожгло огнем: Евгения!
Он вскочил на ноги, наспех ополоснул лицо водой из озерца и со всех ног бросился бежать к дому. «Господи, не дай ей умереть, – повторял он беспрерывно, – только не дай ей умереть…»
В ярком дневном свете дом Георгия все равно выглядел сурово и мрачно. Огромное темное строение из круглых бревен со сводчатой крышей, крепкое, надежное и безрадостное даже в лучах яркого полуденного солнца. Скрипящее крыльцо поздоровалось пару раз с Пашкиным туловищем и впустило его в прохладную темноту дома. Пашкина резвость вмиг улетучилась, он почувствовал себя неуверенно и осторожными шагами приблизился к комнате Евгении. Шило не мог отделаться от зловещих картинок недавнего видения, он ругал себя последними словами, называл слабаком, додиком, штопаным презервативом, но это слабо помогало. Его терзало дурное предчувствие. Пашка простоял перед дверью минут пять, прежде чем решился осторожно открыть ее и шагнуть внутрь.
В комнате было довольно светло и, несмотря на гнетущую уличную жару, прохладно. У кровати все так же, не изменив положения, сидел Георгий, вполоборота к двери. Он даже не шелохнулся, как будто не слышал шагов пришельца и легкого скрипа двери. Евгения же, напротив, встрепенулась, протянула руки и попыталась привстать на кровати. Эти простые движения дались ей с огромным трудом, она откинулась на подушки и с усилием произнесла:
– Родной мой, иди сюда.
Шило, все так же аккуратно ступая, приблизился к женщине и присел на корточки возле кровати. Он очень ласково, стараясь не причинить боль, взял ее маленькую прозрачную ручку в свою ладонь и поднес ее ко лбу. Рука была прохладной и пахла чистотой, костяшки пальцев заострились и кисть казалась похожей на птичью лапку.
– Как ты? – тихо спросил Шило, прикрыв глаза. Он представил себе, что все самое страшное позади, что они с Женей просто приехали на неделю в деревню, как бывало когда-то, что завтра они пойдут
