к аскетизму. Просто ему было все равно, какие предметы интерьера окружают то, что называется жизнью. Это ведь, по существу, отдельные понятия. Для жизни нужно не так много: люди всегда переедают, перекупают, перепивают, а потом переживают, переделывают, переносят… Георгий любил пофилософствовать, особенно его задевали нестыковки в словообразовании. При том, что Профессор великолепно знал английский и французский, он не терпел в русской речи неологизмов иностранного происхождения. Ему казались нелепыми чужие слова, вторгающиеся в язык предков. Как можно подменить слово убранство антуражем или аксессуарами… Убранство звучит фундаментально, ответственно, торжественно. Что такое антураж и аксессуары – временные финтифлюшки, отдающие свою недолгую жизнь моде или просто текущему моменту… Комната, где Георгий проводил большую часть времени, служила ему одновременно и столовой, и кабинетом, и гостиной. Огромный рабочий стол, прислонившийся одной стороной к окну, наполовину был завален книгами. Со стороны эти завалы могли показаться беспорядком, но Георгий в считаные секунды находил не только нужную книгу, но и нужную страницу и даже строку. Впрочем, хозяин с такой же легкостью отыскивал нужную информацию в любом из десяти огромных книжных шкафов, которые служили основной мебелью в жилище. Какие сокровища можно было найти в этих крепко сколоченных из деревянных досок хранилищах! От древних японских манускриптов до редчайших изданий русских авторов 18 века, словарей норвежского и казахского, полные собрания сочинений Достоевского и Маркеса, научные труды астрономов, филологов и математиков… Отдельная секция была посвящена медицине – два огромных шкафа снизу доверху были набиты исследованиями всего, что было внутри человека, и того, что со всем этим могло произойти…
Кроме стола, стула, книжных шкафов и старой электрической лампы в помещении можно было заметить несколько цветочных горшков с жирными фикусами и геранью и небольшой двухместный диванчик, покрытый шерстяным одеялом бывшего синего цвета. Впрочем, этот диванчик заслуживал отдельного внимания, потому что именно над ним размещался единственный предмет, который можно было отнести к интерьерным изыскам. Сам диван трудно было причислить к украшениям, скорее всего, жить ему оставалось недолго – синее одеяло прикрывало выступающие пружины и затертую до дыр обивку. Тем не менее только эту часть апартаментов можно было выделить, именно туда, на этот диван стремился присесть всякий, вошедший в удивительную квартиру-библиотеку, или библиотеку-квартиру. Ниша, в которой устроился диван, словно обладала магнетическим притяжением, как будто светилась изнутри. Может быть, причиной тому был портрет дамы лет тридцати, расположенный ровно над пожилым диваном. Или, наоборот, сам портрет придавал месту это притяжение, освещал его и привлекал каким-то неведомым светом, струившимся из самого сердца картины. Увидев портрет, равнодушным остаться не мог никто. Все словно замирали на мгновение,
