матерей и вдов, для которых уготовано одно будущее – скорая смерть.
Когда-то Горин с остервенением разделывался с подпольщиками во имя идеалов революции – чистота крови, аристократизм духа, величие нации. Потом поостыл. Работа превратилась в рутину: донос, допрос, суд, расстрел – таково чрезвычайное положение. Но чем дольше он работал, чем больше разговаривал с теми, кого отправлял на смерть, тем более противоречивые возникали вопросы. Он обнаружил, что лозунги стали прикрытием для новой элиты страны, но их интересовала не страна, а безбедное будущее их кланов. Говорить об этом вслух Горин не решался. В противном случае система разделалась бы с ним так же быстро, как он с контрреволюционерами. Сопротивляться? Об этом не могло быть и речи. Он не смирился. Он стал безразличен, превратившись в автомат исполнения приказов. Философы прошлого говорили, что фашизм исходит из человеческой жажды власти над собой. Но нет. Человека поразило самое большое зло, он стал функцией, инструментом, служебным органом, безразличным к проявлениям истинно человеческого – разума.
Модель № 700
Городской полицейский департамент прислал развёрнутый, судя по двадцатистраничному документу, рапорт об инциденте с водителем и пассажиром «мазды». Не успел Горин щёлкнуть по выплывшему на экране уведомлению, как ворвался помощник. Немыслимая дерзость влетать в кабинет начальства, чуть ли не с пинка открывая дверь. Если бы не бледность, всклокоченные волосы и обеспокоенный бегающий взгляд, как у взятого на закладке наркомана, он провёл бы отпуск, переписывая дисциплинарный устав. Только одно обстоятельство могло оправдать эту вольность. Горин, помотал головой, глядя в упор на помощника.
– Только не говори мне, что она сбежала, – проговорил он, едва сдерживаясь, чтобы не заорать на лейтенанта, ведь тот вчера не ответил на поздний звонок.
– Дмитрий Андреевич, – голос помощника дрожал, – она погибла.
– Как? – взревел инспектор, подскочив с места. Он яростно ударил ладонью по столу, от этого лейтенант вздрогнул и вжал шею в плечи, последняя кровь отхлынула от его лица.
– Покончила с собой. Рано утром или ночью прыгнула с моста, – выдал он на вдохе и замер. Если он и позволял себе дышать, то никто бы этого не заметил.
В мыслях инспектор обхватил руками шею лейтенанта до хруста позвонков и убил. Может, он сделал бы это и в действительности, но не в его правилах перекладывать ответственность. Это он, инспектор Горин, решил отложить вопрос с арестом подозреваемой до утра. Вот и получай теперь.
– Можешь идти, – Горин не скрывал разочарования. Изумлённый таким исходом лейтенант едва не влетел в косяк, поспешив скрыться с глаз взбешённого начальника.
Горин допустил ошибку. Он висел на волоске от провала. Ещё утром казавшееся простым расследование вдруг обернулось неразрешимым ребусом. Потерпевший мёртв, главная подозреваемая
