как он подошел, до наших постов еще метров пятьсот оставалось, в их сторону мы и не смотрели. За двести метров от нас стоит ротный, рядом с ним два бойца из первого взвода и наш взводный, лейтенант Петровский.
– Товарищ капитан! – в ответ на его окрик докладывает Муха. – Тропа заминирована! Сюда нельзя.
– А то бы я сам не догадался? – иронизирует, понижая голос, капитан Акосов и приказывает: – Мины обезвредить, пленных живыми привести. Выполнять!
Ладно, обезвредить так обезвредить, мы и эти дела умеем делать. Осторожненько, плавными движениями пальцев против часовой стрелки вывернул взрыватель, затем вытащил из земли пластиковый начиненный взрывчаткой корпус, вот и все. В принципе, если умеешь, то ничего страшного нет. Десять штук вытащили. Больше нет, показывает жестом душманский минер. Ясное дело, нет: во-первых, мы все посмотрели хорошо, а во-вторых… так если кто из наших подорвется, то тебя, душман, сапер ты херов, тут же на куски распластают. А жить ты хочешь, вон порозовел даже, как понял, что не бежать тебе кросс по минному полю.
– Ну и чего вы там делали? – хмуро спрашивает нас
после разминирования подошедший ротный.
Здоровенный мужичина, весь такой кряжистый, одет в хорошо подогнанную хлопчатобумажную полевую форму, края надвинутой на лоб панамы на манер ковбойской шляпы вверх чуть завернуты, в легких гражданских туфлях форсит. Туфельки чешские, в горах легко в них ходить, а на соблюдение уставной формы одежды всем в Афгане уже давно наплевать.
Память у меня от природы хорошая, тексты легко запоминаю, наглости хоть отбавляй, вот и без улыбки, глядя ротному в карие, недовольно сузившиеся глаза, объясняю:
– Мы на рекогносцировку ходили. Рекогносцировка – это русифицированный термин, происходящий от немецкого слова Rekognoszierung, которое, в свою очередь, происходит от латинского слова recognosco…
– Ты! Rekognoszierung, – намеренно утрируя немецкий акцент, спрашивает капитан и сильнее щурит глаза, показывая рукой на наш груз, – а это что такое?
У меня РД от лепешек пухлый. А пахнет от него не толом или ружейным маслом, а свежим печевом. Прямо в расширенные ноздри голодного офицера плывет хлебный аромат. У Мухи из РД крылья куриные видны, у Лехи в РД тоже две курицы запиханы, а еще у каждого к РД приторочены трофейные халаты.
– Товарищ капитан, – прямо до посинения обижается Муха, – как вы только могли подумать, что с вами не поделятся?
– Пять минут, и все будет готово, – белозубо улыбаясь, заверяет Леха.
– А пока вот! – Я достаю из РД и протягиваю офицеру мягкую свежеиспеченную лепешку и предлагаю: – Заморите червячка.
– Ладно уж, – цедит капитан Акосов, берет хлеб, ест и, еще не прожевав кусок, невнятно обещает: – Пожалею вас, убогих. – И обращается к сопровождающим его бойцам: – Пленных на допрос!
Допрос, вопрос и прочая военная лабуда нас меньше всего интересует. А вот как курочку
