том плакате жилистая рука мужчины стискивала змею, которая шипела на него, а значит, ещё была жива. Теперь, во сне, я вижу, что у неё мои глаза.
Я больше не хотел спать – знал, что увижу дальше. Мучал себя, стараясь проснуться, но сон не отпускал меня.
Я видел его. Его пальцы, готовые всегда меня защитить, его глаза, ещё не готовые меня простить… Но я верил и знал, что он простил меня за всё, ведь такой он был человек.
Меня кидает в жар. Я чувствую, что моё тело, доселе парализованное сном, выгибает спину, что мои пальцы впиваются в сиденье машины, что плечи задевают сидящих рядом офицеров.
Я не могу смотреть в его зелёные глаза, они моё спасенье, но они же – мой крест.
В тот день не было дождя, сильного ветра, солнца или туч. Мне казалось, что тогда не было вообще ничего. Только тёмно-серые пустые улицы, кривые ухмылки на ярких плакатах и спрятавшиеся от чего-то люди. Я не понимал, почему так было. Перед моими глазами ветер, который я не чувствовал, куда-то уносил скомканные газеты, и я не мог даже прочитать, что там было. Видел лишь фото невысокого темноволосого человека, стоящего выше всех. Этот образ, образ фюрера смешался у меня в голове со всеми ужасами войны, формируя внутри мозга комок из грязи и пороков.
Я заглядывал между домами, в окна, и не видел никого и ничего, кроме странной пустоты. Мне не было страшно лишь потому, что я чувствовал, как эта пустота просачивается в меня – мой детский разум, невинный и чистый, чувствовал её, отторгал. Мой разум боролся, оттого я и не чувствовал нарастающий вокруг страх.
Я чувствовал, что сердце моё бьётся ровно, но сильнее, чем прежде. В очередной раз я встал на цыпочки, заглядывая в окно, и увидел, что оно было вовсе занавешено. Но там, в отражении я увидел то, отчего в груди у меня закололо. Я быстро, ничего не осознавая развернулся и побежал по другой улице, к тому месту, где лежал мальчишка, такой же храбрый рыцарь, как и я. Он лежал, тяжело дыша, отхаркиваясь кровью, и держал свою маленькую ручку на животе. Я подбежал и упал рядом с ним, а он смотрел на меня. Ещё живой, умирающий долго и мучительно. Я не мог говорить – я онемел, держал его леденеющие руки и плакал. Я хотел кричать, запрокинул голову, но не смог. Меня знобило и трясло, и казалось, что по небу, на цвет которого я даже не обратил внимания, летят вместо облаков крылатые ангелы. Летят и не спускаются, чтобы помочь моему другу, храброму рыцарю.
Я завыл. Тоскливо, протяжно, солёная вода капала на мои губы и я чувствовал вкус своей печали. Моя первая боль. Это одно из тех страшных воспоминаний, которые нельзя забыть никогда. Из-за него всю жизнь, в самые неожиданные моменты что-то будет болеть в груди.
Стиснув зубы, я опустил голову, и слёзы вмиг прекратились литься. Что-то сверкнуло в глазах рыцаря – он сказал мне твёрдым голосом: не кричи. Так и застыл, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
Я бежал. В ужасе я бежал так, как только мог. В боку кололо, глаза не видели из-за слёз, но я бежал домой. Я чувствовал, как жжёт мне сердце, как горячая
