ситуацию. С Вами надо будет сейчас же по окончании конгресса повидаться. Я бы мог поехать в Цюрих, а оттуда в Вену и Прагу, чтобы вернуться в Берлин, где надо будет поработать подольше (надеюсь, что теперь пресса независимых для нас откроется). Что касается Франции, то я весьма сомневаюсь, чтобы меня туда пустили. Не говоря о прошлом, я намерен, согласно данному мне поручению, возможно больше выступать против интервенции с требованием, чтобы Антанта признала советскую Россию (не ее дело судить о «законности» или демократизме большевистского строя), и вряд ли после этих выступлений меня в Париж согласятся пустить. Если в Италии начнется открытая дифференциация в партии, я туда поеду.
По приезде в Берлин дам Вам, конечно, знать. Пока мой адрес – Штейна.
Щупак сделал нам неприятный сюрприз, опубликовав в «Republique Russe» отрывки из моего письма, которые при минимуме ума и такта он должен был считать неназначенными для опубликования. В дружеском письме можно сообщать, какие блюда бывают на столе у Рязанова или Рыкова, но опубликовывать эту «causerie» [384], да еще подавать публике под соусом сообщения одного из «марксистских лидеров», – это очень уж «по-американски» и страшно принижает характер нашей борьбы с большевизмом. Я ему вымыл по этому случаю голову, а ЦК потребовал, чтобы он опубликовал, что напечатание этого письма последовало без ведома его автора.
Как себя чувствуете? Как спите? Я, в общем, чувствую себя недурно, аппетит, сон и работоспособность нормальные, но совсем потерял голос: хрипота такая и столь уже на этот раз длительная, что меня начинает беспокоить. Самая короткая речь меня бесконечно утомляет. Ну, всего лучшего. Крепко обнимаю и надеюсь скоро свидеться.
Ю. Ц.
Если Вы живете у т-те Эрисман, передайте ей, что ее брат (Мельгунов) здоров и находится в сносных условиях заключения. Хлопочут о том, чтоб ему (это бывает) разрешили где-нибудь служить и лишь ночевать в тюрьме.
Письмо П. Б. Аксельроду, 10 октября 1920 г
Дорогой Павел Борисович!
Ну вот я и в Берлине, куда мог попасть, лишь направившись окольным путем через Стокгольм (ибо пароходное сообщение между Ревелем и Штеттином оказалось прерванным в течение 3 недель из-за какой-то стачки). Брантинг, которому я телеграфировал, выслал мне немедленно визу. Не останавливаясь в Стокгольме, я прибыл в Берлин в пятницу вечером, можно сказать, к самому съезду в Halle, который открывается завтра. Путешествие через Стокгольм – очень дорогая вещь (один проезд на пароходе и по железной дороге – 2050 марок – германских!!). В Ревеле я не дождался Абрамовича, который, очевидно, еще не добился разрешения на выезд для своей семьи. Боюсь, что из-за этого промедления его вообще не выпустят, после того как Зиновьев, который должен завтра приехать в Галле, констатирует, что у правых независимых появилась теперь (после «похмелья») склонность ориентироваться на русских меньшевиков.
Пока
Беседа
