открыл перед Машей калитку, – только у нас всё по-простому…
Маша зашла в сени и пригнулась. Ей показалось, что она сейчас заденет потолок головой – настолько низким он ей показался. В доме было прибрано, если можно так сказать о месте, где вещей и мебели не так уж много. Неровный пол со сбитыми порожками, большая печь в половину центральной комнаты, выходящая одной стороной в коридор. Тут же перед ней лежали неубранные с весны поленья. Над вьюшкой – чёрный засаленный след от копоти, под дверкой для розжига – обуглившиеся половицы. В углу примостилась кочерга, от её ручки по стене тянулась густая паутина.
– Осмотрись, если хочется. Я щи разогрею.
На кухоньке загудел маленький пузатый холодильник, и скоро раздалось чирканье спичек и металлический скрежет кастрюли о плиту.
Маша огляделась. Отодвинула занавеску в небольшом чулане. На лежаке вдоль стены неопрятной кучей лежало скомканное шерстяное одеяло, рядом на табурете стояла стеклянная банка, до краёв набитая окурками. Запах стоял отвратительный. Картину завершали пустые бутылки в ряд и остатки копчёной рыбы в ведре.
– Не извозись, – Люська задёрнул шторку и задвинул ведро. – Отец здесь отсыпается. Привык на нарах кучковаться, вот и пыхтит в потолок. Может, когда отойдёт, нормальным станет, – парень задумчиво почесал затылок.
Маша прошла в большую комнату. На круглом столе стопкой лежали старые журналы с пожелтевшими корешками, чашка с отколотой ручкой и радиоприёмник «Маяк» с вытянутой антенной. Над серым затёртым диваном с ободранными уголками висел ковёр. Кайма его тоже была потрёпана, и Маша поискала глазами кошку. Сервант с посудой и вышитой дорожкой на столешнице под полками, кресло с тощей подушкой, и почему-то – детская кроватка в самом углу за печкой. Маша провела ладонью по деревянному бортику.
– Твоя?
– Да, – смутился Люська, вытирая руки засаленным полотенцем. – Наверное выбросить надо, а я не могу. Видишь, вот здесь дерево потемнело? – он дотронулся рукой до одной из палок решётки. – Я ночами плохо спал, так мать в этом кресле сидела и качала меня.
– А в той комнате что? – Маша указала на смежную дверь.
– Раньше бабка жила. Теперь я. – Люсьен достал из кармана ключ и отпер замок на двери. – Пришлось вставить, – объяснил он, – чтобы папашка не лазил. У меня особо ничего нет, чтобы продать там, или пропить… Впрочем, без разницы. Но он иногда буйный становится – заполошный. Может порушить или поджечь. Конченый… – буркнул Люська. – Гляди, если интересно. Только недолго, щи сейчас закипят.
Маша кивнула и заглянула внутрь. Она всегда чувствовала нерешительность, когда попадала в новое место. Но это, наверное, присуще всем, кто ценит первое впечатление. Она не обращала внимание на цвет или запах, ловила лишь мимолётное настроение, которое возникало при взгляде на чьё-то жилище. В комнате Люськи жили воспоминания. Здесь до сих пор присутствовала его бабушка – скорее всего, вязаный жилет, висящий на спинке стула, принадлежал
