Ребенка оправдывают всеми возможными способами: его чересчур опекали, на него не обращали внимания, слишком баловали, или он рос в нищете… В моем случае это была – цитирую – «психическая травма, вызванная разлукой с родителями».
В шестом классе я попал в коллеж Гийома Аполлинера в XV округе. Помню свой первый разговор с психологом. Со школьным психологом, разумеется. Прочитав дело Селлу А. Я. – сплошные угрозы исключения и прочие нелестные отзывы учителей, – он что-то возбудился и захотел со мной познакомиться:
– Абдель, ты ведь живешь не со своими настоящими родителями, верно?
– Это мои тетя и дядя. Теперь они мои родители.
– Они стали твоими родителями после того, как настоящие тебя бросили, верно?
– Они меня не бросали.
– Абдель, когда родители перестают заботиться о своем ребенке, это называется «бросить». Верно?
Задолбал этими своими «верно»!
– Говорю вам, они меня не бросали. Они поручили заботу обо мне другим родителям, вот и все.
– Это и значит бросить.
– Но не у нас. У нас так принято.
Психолог вздыхает, не в силах победить мое упрямство. Я решаю немного смягчиться, чтобы он от меня отстал:
– Месье психолог, не волнуйтесь, все в порядке. Нет у меня никакой психологической травмы.
– Нет, Абдель, травма все-таки есть!
– Ну, как скажете…
Одно могу сказать точно: мы, дети района, жили, совершенно не видя краев. Мы никогда не получали ясного сигнала: «вы вступили на опасный путь». Родители молчали, потому что просто не знали, что говорить. Даже если им не нравилось то, что мы делаем, они ничего не могли изменить. В большинстве арабских или африканских семей ребенок набирается опыта самостоятельно, даже если это грозит опасностями. Так заведено. Разговоры о морали, о нравственности оставались для нас пустым звуком. Мы просто не понимали, что это такое.
– Парень, ты свернул на кривую дорожку! – говорили мне учителя, директор магазина, полицейский, который поймал нас в третий раз за две недели.
Ну и чего они ждали? Что мы в испуге воскликнем: «О боже! Я сделал ужасную глупость! Что на меня нашло? Я же разрушаю свое будущее!»
Будущее – это тоже было что-то непонятное, недоступное нашему уму. Мы никогда не думали о том, что с нами будет дальше, ничего не планировали – ни что будем делать сами, ни что сделают с нами. Нам просто было по фигу.
– Абдель Ямин, Абдель Хани! Мальчики, идите сюда! Вам пришло письмо из Алжира! – звала нас Амина.
Мы ей даже не отвечали. Все это нас уже не касалось. Письмо валялось в прихожей, потом Белькасим наконец открывал его и кратко пересказывал нам.
– Это от вашей матери. Она спрашивает, как дела в школе, есть ли у вас друзья.
– Друзья? – фыркал я. – А ты, пап, как думаешь?
Нас заставляли ходить в коллеж, и иногда мы даже туда ходили. Мы опаздывали,
