воду. Свежий морозный воздух бодрил мятежника, разгонял его мрачные мысли. Он лучше всех своих солдат понимал, к каким страшным последствиям приведут те несколько шагов, которые он готовился сделать. Он бросал вызов непобедимой Римской республике, с которой не могли справиться ни великий Ганнибал, ни цари и полководцы многих сильных государств, раздавленных, перемолотых могучей государственной машиной Рима. Он, слабый, немолодой человек, пытался теперь совладать с этой машиной, взять ее под свой контроль, что до сих пор удалось сделать лишь одному Сулле, который в 82 г. до н. э. прибыл в Рим, уничтожил своих политических противников и провозгласил себя неограниченным и пожизненным диктатором. Теперь такой же Coup d'etat (государственный переворот) готовился совершить Цезарь. Он вел за собой армию, которая поддержала его бунт.
Наконец Цезарь решился. Как сообщает римский историк Светоний, он сказал: «Alea jacta est!» – «Жребий брошен!» («Жизнь двенадцати цезарей»: «Божественный Юлий», 32). По нескольким деревянным мостам, перекинутым через Рубикон, потянулись его солдаты. На Рим!
Мы не последуем пока за ними, а прислушаемся к не умолкающему и поныне отзвуку Цезаревых слов. Грек Плутарх заставил их прозвучать по-гречески. Цезарь ввязывается в войну с собственным правительством, «громко сказав по-гречески окружающим: “Пусть будет брошен жребий”» («Цезарь», 32). Он ведет на Рим солдат так, как это сделал бы командир греческого отряда наемников (а на протяжении нескольких веков Эллада славилась своими воинами, сбывая их отряды во все страны Средиземноморья).
Войска Цезаря пересекают Рубикон.
Гравюра XIX в.
Комментаторы давно уточнили, что эта фраза – ἀνερρίφθω κύβος — цитата из знаменитого греческого драматурга IV в. до н. э. Менандра. Дословно она переводится как «подбросим игральные кости». В латинском переводе еще не совершённое действие превратилось в нечто непоправимое, то, что уже совершено: «Жребий брошен!»
Такой перевод, разумеется, неточен. Начиная поход на Рим, Цезарь лишь «бросал жребий», и можно было только гадать (как гаруспик по внутренностям птиц), что принесут упавшие наземь игральные кости: жизнь или смерть. Судьба Цезаря еще не была предрешена. Она творилась у него на глазах и при его деятельном участии. Он вправе был делать все возможное, чтобы склонить на свою сторону удачу.
«Любой честолюбивый политик должен быть в глубине души заговорщиком», – признается британский историк Том Холланд, автор книги «Rubicon. The triumph and tragedy of the Roman Republic» – «Рубикон. Триумф и трагедия Великой республики» (2003).
Так что за игру затевал Цезарь в ту ночь на берегу Рубикона, бросая жребий и ставя на кон свою жизнь и честь?
Происходивший из родовитой римской семьи, он после 30 лет погрузился в гражданские заботы Рима, в корыстное соперничество честолюбий.
Со временем все ступени политической карьеры стали знакомы ему не понаслышке. Все должности, которые он мог заполучить в Римской республике, рано или поздно доставались ему.
