style="font-size:15px;"> – А что – лишнее?
– Кроме умывальных принадлежностей, кружек, ложек и книг – все. Ясна задача?
– Ясна, – сказал Глебов. – А махорка?
– Махорку можно оставить.
Суслин и Глебов начали внимательно проверять тумбочки, стоявшие в два этажа возле стены.
– Из дому что пишут, Глебов? – спросил Игорь, осматривая содержимое тумбочек: зачитанные книжки и журналы, письма и фотографии, кружки да ложки.
– Писать некому, – ответил дневальный. – Мать с сестренкой в Германию угнали, отец партизанит где-то. Если жив. Одна бабка осталась, а она уже и не видит ничего.
– А вы что же в партизаны не ушли?
– Я-то?.. Пахал я.
– Что? – не поняв, переспросил Суслин.
– Пахал, говорю.
Младший лейтенант оторвался от очередной тумбочки и долго смотрел на Глебова с презрительным сожалением.
– На немцев, значит, трудились?
– Немцы за это картошку давали. И отруби.
– Странно, странно, – протянул Суслин. – И много вас таких пахарей было? За картошку и отруби?
– Были уж, – нехотя ответил Глебов и вдруг оживился, вытащив из тумбочки три куска хозяйственного мыла: – Товарищ младший лейтенант, наше мыло! То самое, сворованное. Он его за фанеркой сховал, гад.
– Та-ак, – со злым торжеством констатировал Суслин. – Чья это тумбочка? Святкина?
– Нет. Крынкина.
– Ко мне его. Живо!
Глебов рванулся к двери, но вскоре вернулся, конвоируя тщедушного Крынкина.
– Товарищ младший лейтенант, по вашему приказанию рядовой Крынкин…
Но Суслин не дал рядовому Крынкину окончить рапорт. Отступив в сторону, открыл лежащее на тумбочке мыло, и Крынкин сразу виновато опустил голову.
– Объясните, Крынкин, как это мыло попало в вашу тумбочку?
Крынкин подавленно молчал. Только краснел. Медленно и мучительно.
– Вы меня слышите, Крынкин?
– Я, это… Виноват, – еле слышно сказал солдат.
– Украли? – напирал командир взвода. – Украли у своих же товарищей?
Крынкин покивал. Ушанка смешно заерзала на его круглой стриженой голове.
– Эх вы, комсомолец, – вздохнул Суслин. – Пока – комсомолец! Надеюсь, до первого собрания.
– Простите, товарищ…
– Берите мыло, и идем ко взводу, – решительно приказал Суслин. – Вот там вы все сами и объясните своим товарищам.
Крынкин поднял голову. По лицу его катились слезы, но солдат, не моргая, смотрел на командира. Игорю вдруг стало не по себе, и он отвел глаза.
– Берите мыло.
– Мамане послать хотел, – вдруг тихо сказал Крынкин. – Маманя у меня голодует. И сестры. Сильно голодуют. Отца убили у нас. И брата. На брата «похоронка» пришла, у мамани ноги отнялись. По избе еще ходит, а так… Думал, мыла им, хлебца чтоб купили. Голодно.
