сказал. Нельзя ему про это знать. У него и так мысли про казну адмирала Колчака, пропавшую, в голове бродят. Часы золотые он у Такдыгана видел, те, что я в пещере тогда еще нашел. На них надпись дарственная от адмирала. Вот он и связал все в одну цепочку. Умный дядька. Профессор, что тут скажешь.
Вангол улыбнулся.
– Человек он не алчный, но жаждущий открытий, а это может для него плохо кончиться, потому об этом только мы вдвоем теперь знаем.
– Так наверняка это и есть колчаковское золото… это же огромные деньги, Вангол!
Вангол внимательно поглядел в глаза Макушеву.
– Ну и что? Зачем нам оно?
Макушев выдержал пристальный взгляд Вангола и задумался. Он подбрасывал в воздух монеты, ловил их и снова подбрасывал. «Да. При старой-то власти такие деньги он бы знал, как применить. А теперь действительно куда они? Забрать здесь, унести да снова в землю закопать? И что с того? Да война еще…»
– Прав ты, Вангол, ни к чему нам это сейчас. Держи монеты, может, для чего и сгодятся, когда выйдем к людям. И чего ты мне про это рассказал?
– Война, Степан. Что с нами будет – неизвестно, а золото, в конце концов, не может же навеки в пещере оставаться. Когда-то оно и людям послужить должно. Хорошим людям, для хорошего дела. Как считаешь?
– Верно говоришь.
– Вот потому тебе и рассказал, чтоб со мной эта тайна не сгинула.
– Так тебе же сказано было, что жить будешь долго, – улыбнулся Макушев.
– Время, Степан, – субстанция загадочная. Для кого-то миг – вечность, для кого и сто лет – мгновение.
Степан, выслушав это, только рукой махнул.
– Что ж, идем, смеркается. Рябчиков щипать потемну не хочется.
– Идем.
Семен Моисеевич в эти дни вынужденного безделья плохо спал, нервничал, – в общем, был крайне недоволен собой. Он понимал: обстоятельства сложились так, что он остановился в шаге от неразгаданной тайны. Он был уверен, что старый охотник унес с собой информацию, проливавшую свет, открывавшую путь к важнейшему открытию. Вангол, которого он безмерно уважал, к его стремлению разгадать загадку колчаковского золота отнесся подозрительно спокойно и даже холодно. Семен Моисеевич чувствовал, что он знает о кладе, но, наткнувшись на его отношение, понял, что попытки выяснить что-либо обречены на провал. Вангол не хочет раскрыть эту тайну, а значит, полагаться Семен Моисеевич может только на самого себя.
– Нина, мы не можем вот так бросить все и уйти отсюда, не попытавшись найти колчаковское золото, – наконец не выдержал Пучинский.
– Семен, у тебя только догадки, которые ничем практически не подтверждены, – досадливо сморщилась жена. – Кроме того, сейчас не та ситуация, война. Продлить сроки экспедиции, как-либо аргументировав это, мы не можем. Тем более находясь здесь. Сам понимаешь, что будет, если мы не вернемся к сроку. Мы и так уже опаздываем…
– Вот именно, Ниночка, война. Где я окажусь после возвращения – в тюрьме, как дезертир, или на фронте, в качестве солдата годного, но
