с ней. Она повторяла себе, что должна быть сильной. Он не отберет у нее Карину, хотя девочка и не сидит в стойле, как он приказывал.
– Mi senti? [98] – спросил он. – Domenica, mi senti?
Доменика кивнула. Она не была глухой, и он знал это. Она сказала ему:
– La porterai via di nuovo[99].
– Di nuovo? – переспросил он недоверчиво. Казалось, он спрашивал, почему же никогда не сможет забрать у нее девочку.
– Lei e mia[100], – сказала она.
Она подняла глаза. Он наблюдал за ней. По его лицу было видно, что он обдумывает ее слова. Наконец он что-то понял, положил ей руку на затылок и мягко сказал:
– Cara, cara[101].
Он притянул ее ближе к себе. Тепло его руки на ее теле было как тавро, которое делало ее навсегда его. Она чувствовала его всем телом, даже кровью.
– Cara, cara, cara, – шептал он. – Non me la riprenderò piщ, mai piщ[102].
Он наклонился и накрыл своими губами ее рот. Его язык раздвинул ее губы, лаская. Потом он поднял льняную юбку, которую она носила.
– L’hai nascosa? – проговорил он, не отрываясь от ее рта. – Perchй non sta nel granaio? Ne l’ho ditto, no? La bambina deve rimanere dentro il granaio. Non ti ricordi? Cara, cara? [103]
Как же она могла держать Карину в холодном каменном сарае, как он того требовал, удивилась сестра Доменика. Девочка была ребенком, а ребенок должен быть свободным.
Он покрывал ее шею нежными поцелуями. Его пальцы дотрагивались до нее. Сначала здесь. Потом там. Казалось, пламя медленно сжигало ее, когда он нежно опустил ее на землю. На земле он вошел в нее и стал двигаться в ней с завораживающим ритмом. Она не могла не подчиниться ему.
– La bambina, – он ей на ухо. – Capisci? L’ho ritornata, tesoro. Non me la riprenderò. Allora. Dov’è? Dov’è? Dov’è?[104]
С каждым толчком он продолжал говорить. Где она? Я привез его к тебе, мое сокровище.
Доменика приняла его. Она позволила удовольствию накрыть ее с головой до тех пор, пока они не достигли высшей точки. Она даже не думала ни о чем.
Потом он лежал, задыхаясь, в ее руках. Правда, только несколько секунд, а затем он поднялся. Привел в порядок свою одежду. Посмотрел на нее, и она увидела, что на его лице не было выражения любви.
– Copriti, – сказал он сквозь зубы. – Dio mio. Copriti[105].
Повинуясь, она опустила юбку. Посмотрела на небо. Оно было голубым, без единого облачка. Солнце светило с него, как будто Божье благословение нисходило на нее.
– Mi senti? Mi senti?
Нет, она не слушала. Она была далеко. Она была в объятьях любимого, но сейчас…
Он рывком выпрямил ее.
– Domenica, dov’è la bambina?[106]
Казалось, он выплевывал слова.
Она встала на ноги. Посмотрела на землю, где между грядками с молодым салатом отпечатались контуры ее тела. Взгляд ее был сконфуженным.
– Che cos’è succeso? – пробормотала она, посмотрев на него. Затем настойчиво повторила: – Roberto. Che cos’è successo qui?[107]
– Pazza, – ответил
Ты слышишь меня? (итал.)
Тебе не удастся это снова (итал.).
Она моя (итал.).
Дорогая (итал.).
Ты знаешь, я не прошу второй раз, никогда (итал.).
Где ты ее прячешь? Почему она не в сарае? Я же велел. Ребенок должен находиться в сарае. Ты что, забыла? Дорогая, дорогая (итал.).
Девочка. Понимаешь? Я привез это сокровище. И не заберу его. Где? Где? Где? (итал.)
Прикройся. Ради бога, прикройся (итал.).
Доменика, где ребенок? (итал.)
Что случилось? Роберто, что случилось? (итал.)
