вдоль стен, то выбегая из комнаты, то снова возвращаясь, смеясь и выписывая круги, подобно одуревшему от радости щенку.
Гануан коснулся губами своей руки в том месте, где её поцеловал ребёнок, и улыбнулся.
– Вот ответ на твои вопросы, мой друг, – сказал он. – Я же благодарю Создателя за этого сына и не хотел бы никакого другого, даже если бы у него были крылья, как у ангелов с горы Арарат. И ты видишь, как нужно было, чтобы я уговорил тебя, и как прекрасна эта радость. Теперь я оставлю тебя: пора вам познакомиться и подружиться. Отныне, Сакумат, ты можешь просить у меня всего, чего пожелаешь и что только есть в человеческих возможностях.
Когда бурбан удалился, Сакумат продолжал стоять на месте и ждать. Между тем скачки Мадурера продолжались – казалось, он хотел сообщить свою радость всем углам каждой из своих комнат. Сакумат следил за ним с радостным удивлением – так конюх наблюдает за плясками жеребёнка, резвящегося в загоне. Всякий раз, когда мальчик исчезал из виду, художник бросал взгляд на светлые стены комнаты, пытаясь представить себе цвета и силуэты будущей росписи. Но широкие поверхности стен оставались перед его мысленным взором пустыми и белыми, словно бы их белизна оказывалась сильней воображенья, поглощая любые рождённые им образы.
Сакумат слегка встревожился, заметив, что радостные крики мальчика стихли. Он ждал, что тот появится из широкой двери в форме арки, открытой в следующую комнату анфилады, но кругом было тихо, и белый цвет стен казался цветом самого молчания.
Он вытянул шею и заглянул за порог, но никого не увидел. Вдруг за выступом стены мелькнула прядь чёрных волос. Сакумат прижался к стене и стал ждать. В нескольких метрах от него послышалось прерывистое детское дыхание. Он не двигался с места. Прядь высунулась снова, осторожно-осторожно, потом за ней показалось взволнованное лицо Мадурера.
– Я здесь! – Художник неожиданно вышел из своего укрытия и шагнул ему навстречу.
Мальчик вскрикнул и выскочил из засады, потом громко рассмеялся и побежал к порогу, отделявшему вторую комнату от третьей. Сакумат не спеша последовал за ним и вошёл в последнюю комнату, такую же белую, как и две другие.
Мадурер спрятался за полукружным выступом правой стены прямо под одной из широких бойниц, через которые проникал пропущенный через марлю белый дневной свет.
– Я знаю, где ты… – сказал Сакумат, нарочно отходя от его укрытия и повернувшись к нему спиной. Позади себя он слышал взволнованное дыхание мальчика и его радостное копошение.
– Считай, что я нашёл тебя, Мадурер… Ты прячешься за этой вазой… – продолжал Сакумат, с напускной осторожностью приближаясь к большому эмалевому сосуду, до половины наполненному водой, и по-прежнему стоя спиной к убежищу Мадурера.
Он слышал, как мальчик, торжествуя, покинул своё укрытие и, промчавшись обратно, скрылся во второй комнате.
– Чешуя
