долго молчала, будто вовсе забыв о Дороти. Когда та уже устала ждать ответа, Карен вдруг сказала:
– Десять лет, миледи.
– Магистр Маллин сказал – восемь.
– Магистр Маллин прибыл восемь лет назад, это верно. А Нави появился за две зимы до него.
– Боги! Он захворал, когда был совсем ребенком!
Карен-Кейтлин снова выдержала долгую паузу.
– Когда Нави прибыл, миледи, он не выглядел ребенком. Ему было лет шестнадцать или восемнадцать.
– Миледи, вы ошибаетесь! Это сейчас ему не то шестнадцать, не то восемнадцать!
– Вы правы, миледи, сейчас тоже. За все время, что я его знаю, Нави совершенно не изменился.
– Как это может быть?!
Но Карен уже потеряла желание беседовать, а в трапезную вошел лекарь Финджер для вечерней молитвы богам терапии. Голоса безумцев зашумели хором:
– Что нас терзает?
– Душевный недуг!
– Что мы делаем?!
– Идем к исцелению!
– Где мы находимся?
– В обители заботы! Там, где нас любят и принимают!
Перед сном Дороти вновь попыталась расспросить соседку:
– Не может быть, миледи. Нави не изменился за десять лет – как это возможно? Вероятно, вы ошиблись со сроком! Не десять лет, а года два или три.
– Десять лет и два месяца, если быть точной.
– Верно, вы путаете!
– Нет, миледи.
– Но вас же иногда подводит память. Я вас спросила: что значит шесть? Вы не вспомнили. Может, и с десятью годами то же самое?
Карен холодно осведомилась:
– А сколько лет здесь вы, миледи?
– Я-то?..
Дороти опешила.
– Наверное, полгода… Нет, год… Или… Миледи, почему вы спрашиваете?
– Вы прибыли минувшим декабрем. Сейчас апрель. Вы провели в лечебнице неполных четыре месяца, за которые успели утратить память, позабыть все на свете и стать послушной овцой. А я здесь восемнадцать лет. Я помню каждый месяц и каждый день. Помню, кто привез меня сюда и почему, и по чьему приказу. Помню, тьма сожри, какая стояла погода первым днем, какое платье было на мне, какие слова я услышала. Память – единственное, что осталось. Не смейте думать, будто я могла что-нибудь забыть!
Дороти уставилась на нее, потрясенная обвинением, а еще больше – силою чувств в словах Карен. Это было так, будто хладный мертвец скинул крышку гроба, вскочил и зарыдал от боли.
– Простите, миледи, – выдохнула Дороти.
– Вы ничего не знаете, – с презрением бросила Карен и рухнула на постель, истощенная, измученная своею вспышкой.
Этой ночью Дороти увидела кошмар – первый за несколько недель. К счастью, на сей раз она сразу поняла, что видит сон, однако не смогла заставить себя проснуться. Огромная рука в перчатке цвета ртути обхватила ее
