маманя-то, она ничего не говорит, хвать стеклянный флакон у Джека из рук. Серебро-то живое в стеклянном флаконе, оно светится немножко во мраке.
Джекова маманя-то, она обмысливает сколько-то.
И тут вдруг Джекова маманя-то, она подскакивает да вытыкает затычку и за здорово живешь выливает металлическую воду водяной металл на землю.
Серебро живое – оно быстрое, быстрее быстрого, светится во мраке, а само скользит через пыльный воздух на пыльную землю.
Джекова маманя-то, она говорит, это и ведра теплых слюней не стоит.
Серебро-то живое, оно плюх на землю. Где оно плюхается, подымается облачко пыльной пыли. Так серебро живое плюхается, что мокрое пятно остается, будто карта мира, только мокрое – это земля, а сухое – океаны разливные, о каких я только в сказках слыхал.
Джек и Джекова маманя-то, они смотрят на землю, где серебро-то живое, оно карту мира в грязи изображает.
Оба смотрят на это серебряное пятно, а оно впитывается в пыльную пыль, и получается пятно мокрой грязи, а оно прям не сходя с места давай высыхать. Но не столько оно высыхает, сколько всыхает. Мокрое всасывается, просачивается внутрь, земля в молотую землю.
Джек и Джекова маманя-то, оба стоят сколько-то. Смотрят, как мокрота эта маленькая, где зерна ртути были, превращается в большущую сушь.
Раз – и всё, и даже большущая сушь высохла, а точнее, всохла.
Джек и Джекова маманя-то, оба стоят замерши сколько-то. Хватило, чтоб пылью занесло Джеку ноги. Хватило, чтоб пылью занесло подол платья мамани евойной.
Хватит уже, Джекова маманя говорит через сколько-то.
Не хватит, Джек думает еще через сколько-то, помолчавши.
И оба-двое засыпают не сходя с места.
Сколько-то оно вот так.
И тут в темную темень ночи Джек-то, он просыпается отлить. Джек-то, он просыпается и встает с того места, где заснул, в пыли. Джек-то, он воду творит.
Во дворе Джек-то, воду творит. Во дворе-то оно так темно, что Джек-то, он не видит, что он там отливает.
Джек-то, он слышит, как вода, какую он творит, падает на землю. Вода-то, она будто шипит, когда на молотую землю падает, шипит, будто в пар вся идет, когда на молотую землю падает.
Вот отливает Джек, воду-то творит, а потом идет в дом и ложится на лежанку из сбитой пыли.
Той ночью выросла из молотой земли штуковина.
Штуковине не нужно было солнце, чтоб вырасти, раз ночью она выросла.
Той ночью, пока Джек и Джекова маманя спали на своих лежанках из сбитой пыли, эта штуковина давай себе расти.
Сперва лязг, а за ним тяжкие глухие грохоты, а за ними такой скользом посвист, а дальше всякий звон и дрязг, а потом будто струны рвут на бедовой скрипке, а следом будто ребра из стиральной доски выколачивают, а потом будто чханье какое с перхотою, а за ним – будто мнут мяч из фольги, только он размером с луну, а после – вой гремучий, как от пилы двуручной, если ее согнуть пополам и елозить по ней смычком из лошажьего волоса, какой поет в дюйме от смерти зубастую
